Рокоссовский - Борис Соколов

Семья наша жила в доме, где после войны поселились многие известные военачальники. Мама рассказывала, что в то время дед очень редко бывал дома, только в отпуске и по праздникам. Он любил бывать на даче, и первые мои воспоминания о деде относятся к дачному периоду. Мне было тогда года четыре. Очень хорошо помню, как мы ходили с ним за грибами…

Настоящий был грибник. Я тогда никак не мог понять, как дед находит грибы под кучкой листьев или хвои. Он буквально чувствовал, где должны расти грибы. Обычно в лес дед надевал какой-нибудь старенький пиджачок, простенькие холщовые брюки и обязательно кепку В таком обличье в нем вряд ли можно было узнать знаменитого полководца. Меня в наших путешествиях по лесу больше всего удивляло умение деда ориентироваться. Помню, забредем далеко в лес, и мне становилось страшно. Я тогда теребил его за полы пиджака и, дрожа всем телом, спрашивал: „Деда, а мы не заблудимся?“ А он прижмет меня к себе и, улыбаясь, говорит: „Не бойся, я знаю, куда идти…“ И действительно, через 10 минут мы уже выходили к какой-нибудь тропинке или просеке.

Дед пытался научить меня ориентироваться, но я так и не усвоил эту науку. А вот в грибах он таки научил меня разбираться. Я ведь поначалу собирал те, что покрасивее и поярче: мухомор какой-нибудь, поганочку зелененькую. Бывало, наберу корзинку этой „красоты“, а дед смеется: „Не те это грибочки, Костя, не те“. И давай мне рассказывать, какие грибы брать можно. Правда, меня еще долго тянуло к ярким мухоморам.

У него вообще был свой, особый принцип невмешательства в процесс воспитания внуков. Он никогда меня не наказывал, но обо всех моих проступках сообщал матери. А вот свое недовольство моим поведением или обиду дед выражал молчанием. Однажды, когда мне уже лет 14 исполнилось, произошел такой случай. У деда была редкая по тем временам энциклопедия Брокгауза и Ефрона — все 82 основных тома и четыре дополнительных. Он ею часто пользовался, любил полистать. И вот как-то я просматривал один из томов, а потом оставил где-то на видном месте. Книгу стащил мой младший брат, которому года четыре тогда было, и, играясь, разрисовал какую-то карту в энциклопедии цветными карандашами. Дед, увидев эти художества (а знал, что этот том читал я), перестал со мной разговаривать, а маму попросил провести со мной воспитательную беседу. Но я настаивал на том, что невиновен. Эпопея эта длилась дней пять (все это время дед со мной не разговаривал), пока, наконец, братик не признался, что это он нашкодил. Тогда дед — тут надо отдать ему должное — при всех сказал: „Я был не прав! Прости, Костя, не разобрался“. Мы оба были очень рады этому примирению.

Несмотря на свою занятость, дед каждую свободную минуту пытался уделить нам, внукам. Больше всего мы любили, конечно, играть в войну. Несмотря на возраст, дед, как подросток, лазил с нами по кустам, прятался в засадах, бегал по лесу. Он сам вырезал для нас из дерева автоматы и пистолеты. У меня на даче был товарищ, вместе с которым мы обычно воевали против деда. Помню, однажды был черед деда сидеть в засаде.

И вот мы с другом пошли его искать. Смотрим — в кустах кепка торчит. A-а, думаем, попался. Легли на живот и ползем тихонько, подкрадываемся. Вдруг слышим сзади: „Бах-бах, вы убиты!“ Оказалось, дед нас обманул: он повесил кепку в одном месте, а сам спрятался в соседних кустах. Потом посмеивался: „Эх, разве-е-едчики…“ Но не зло, а по-доброму. Дед любил нас и не позволял себе никаких грубостей в наш адрес. Если с нами что-то случалось, очень переживал.

Однажды из-за него пострадал мой младший брат. Дело было на даче. Как обычно в начале лета, когда сад зарастал молодой травой, дед ее косил. Косить он очень любил. Тут кто-то позвал его в дом. Косу он оставил в траве. И надо же такому случиться: пятилетний братишка напоролся на острие косы. Он здорово распорол себе ногу. Крови было много. Поначалу даже думали, что повреждены связки. Дед первым прибежал на плач ребенка. Я помню эту картину: он идет весь бледный и несет на руках моего рыдающего брата с окровавленной ножкой. Врачи, приехавшие по вызову, обработали рану, которая оказалась глубокой, но неопасной, и прописали постельный режим. Дед, чувствуя свою вину, все свободное время посвящал брату. Он сидел у его кроватки, ухаживал за ним, книжки читал, играл с ним в солдатики…

В свободную минуту дед был не прочь покопаться в земле на маленьком огороде на даче. Во время летнего отпуска он разводил там бурную деятельность: сажал редиску, лучок, укроп, петрушку. Сам все пропалывал, удобрял, поливал, не любил, когда ему кто-то помогал. Соглашался разве что на то, чтобы ему помогли весной вскопать грядку, а так ни-ни. Только мы, внуки, могли подсобить деду, да и то по мелочам.

Еще любил ухаживать за большим старым садом. В урожайный год бывало, что ветки до земли гнулись от плодов. И дед, щедрой души человек, раздавал их всем знакомым, отсыпая по ведру, а то и по мешку яблок. Мы ведь из яблок варенья не варили, его в нашей семье не любили. Но зато вишневого и малинового у нас всегда было много. Малиновое дед очень любил, и мама специально для него покупала малину и варила варенье…»

Нужно сказать, что Рокоссовский был страстным охотником. На охоту чаще всего ездил с фронтовым другом — генералом Константином Федоровичем Телегиным. К этому занятию он приучил и внука:

«Никогда не забуду, как дед готовился к охоте. Это был целый ритуал. Самое интересное, патроны для охоты дед всегда делал сам. Конечно, пользовался он и покупными, но говорил, что так поступали все старые охотники. В принципе, это дело несложное, правда, нужна чрезвычайная точность и усидчивость. Дед покупал гильзы, капсули, порох, дробь — у него был целый набор специальных устройств, чтобы отвешивать порох, вставлять капсуль, зажимать гильзу. Я деду нередко в этом помогал и безумно гордился доверием, оказанным мне. Правда, меня надолго не хватало — уж очень мудреное это занятие. А главное, ошибиться нельзя: всыпешь две порции пороха — ружье разорвет. Но у деда таких случаев никогда не происходило, и корпеть над патронами он мог часами.

Делал штук пятьдесят-шестьдесят, чтобы на сезон хватило. Ему ведь много не надо было — он стрелял очень хорошо! Отец, который часто ходил с дедом на охоту, рассказывал мне об одном любопытном случае. Пошли они как-то на уток. А у деда был свой принцип: никогда не стрелять по неподвижной мишени. Для охоты на уток на озере обычно ставили специально замаскированные бочки, в которых прятались охотники и через небольшие отверстия наблюдали за дичью. Засели они в бочки, вспоминал отец, ждут. И тут он видит, что перед бочкой, где прятался дед, сел огромный селезень. Отец думает: сейчас он его тут и прихлопнет. Но дед не стреляет. Прошло пару минут, дед вылез из бочки, снял кепку и давай пугать селезня. В ту же секунду птица сорвалась с поверхности воды. Тут дед выстрелил и конечно же попал.