Хогбены, гномы, демоны, а также роботы, инопланетяне и прочие захватывающие неприятности - Генри Каттнер

– Возможно. Даже вероятно.

– Но не безусловно?

– Пусть будет безусловно. Сомневаться вообще-то не стоит, даже самую малость.

– Для меня это очень важно. «Сонатон» принадлежит Элии Тону. Это вонючий пират. К тому же бахвал. У него сын Джимми. А Джимми – хотите верьте, хотите нет – читал «Ромео и Джульетту».

– Хороший парень?

– Гнида. Здоровенная мускулистая гнида. Хочет на мне жениться.

– Нет повести печальнее на свете…

– Пощадите, – прервала Пэтси: – И вообще, я всегда считала, что Ромео-размазня. Если бы у меня хоть на секунду мелькнула мысль выйти за Джимми, я бы тут же взяла билет в один конец и отправилась в сумасшедший дом. Нет, мистер Гэллегер, все совсем иначе. Никакого флердоранжа. Джимми сделал мне предложение… между прочим, сделал, как умел, а умеет он сгрести девушку по-борцовски в полузахвате и объяснить, как он ее осчастливил.

– Ага, – промычал Гэллегер и присосался к коктейлю.

– Вся эта идея – монополия на патенты и контрабандные театры – идет от Джимми. Голову даю на отсечение. Его отец, конечно, тоже руку приложил, но Джимми Тон – именно тот гениальный ребенок, который все начал.

– Зачем?

– Чтобы убить двух зайцев. «Сонатон» станет монополистом, а Джимми, как он себе представляет, получит меня. Он слегка помешанный. Не верит, что я ему отказала всерьез, и ждет, что я вот-вот передумаю и соглашусь. А я не передумаю, что бы ни случилось. Но это мое личное дело. Я не могу сидеть сложа руки и допускать, чтобы он сыграл с нами такую штуку. Хочу стереть с его лица самодовольную усмешку.

– Он вам просто не по душе, да? – заметил Гэллегер. – Я вас не осуждаю, если он таков, как вы рассказываете. Что ж, буду из кожи воя лезть. Однако мне нужны деньги на текущие расходы.

– Сколько?

Гэллегер назвал цифру. Пэтси выписала чек на гораздо более скромную сумму. Изобретатель принял оскорбленный вид.

– Не поможет, – сказала Пэтси с лукавой улыбкой. – Мне о вас кое-что известно, мистер Гэллегер. Вы совершенно безответственный человек. Если дать больше, вы решите, что вам достаточно, и тут же обо всем забудете. Я выпишу новые чеки, когда потребуется… но попрошу представить детальный отчет об издержках.

– Вы ко мне несправедливы, – повеселел Гэллегер. – Я подумывая пригласить вас в ночной клуб. Естественно, не в какую-нибудь дыру. А шикарные заведения обходятся дорого. Так вот, если бы вы мне выписали еще один тек…

Пэтси рассмеялась.

– Нет.

– Может, купите робота?

– Во всяком случае, не такого.

– Будем считать, что у меня ничего не вышло, – вздохнул Гэллегер. – А как насчет…

В этот миг загудел видеофон. На экране выросло бессмысленное прозрачное лицо. Внутри круглой головы быстро щелкали зубчатки. Пэтси тихонько вскрикнула и отшатнулась.

– Скажи Гэллегеру, что Джо здесь, о счастливое создание, – провозгласил скрипучий голос. – Можешь лелеять память о моем облике и голосе до конца дней своих. Проблеск красоты в тусклом однообразии мира…

Гэллегер обошел письменный стол и взглянул на экран.

– Какого дьявола! Как ты ожил?

– Мне надо было решить задачу.

– А откуда ты узнал, где меня искать?

– Я тебя опространствил.

– Что-что?

– Я опространствил, что ты в студии «Вокс-вью», у Пэтси Брок.

– Что такое «опространствил»? – осведомился Гэллегер.

– Это у меня такое чувство. У тебя нет даже отдаленно похожего, так что я не могу тебе его описать. Что-то вроде смеси сагражи с предзнанием.

– Сагражи?

– Ах, да, у тебя ведь и сагражи нет. Ладно, не будем терять время попусту. Я хочу вернуться к зеркалу.

– Он всегда так разговаривает? – спросила Пэтси.

– Почти всегда. Иногда еще менее понятно. Ну, хорошо, Джо. Так что тебе?

– Ты уже не работаешь на Брока, – заявил робот. – Будешь работать на ребят из «Сонатона».

Гэллегер глубоко вздохнул.

– Говори, говори. Но учти, ты спятил.

– Кенникотта я не люблю. Он слишком уродлив. И его вибрации раздражают мое сагражи.

– Да бог с ним, – перебил Гэллегер, которому не хотелось посвящать девушку в свою деятельность по скупке бриллиантов. – Не отвлекайся от…

– Но я знал, что Кенникотт будет ходить и ходить, пока не получит свои деньги. Так вот, когда в лабораторию пришли Элия и Джеймс Тоиы, я взял у них чек.

Рука Пэтси напряглась на локте Тэллегера.

– А ну-ка! Что здесь происходит? Обыкновенное надувательство?

– Нет. Погодите. Дайте мне докопаться до сути дела. Джо, черт бы побрал твою прозрачную шкуру, что ты натворил? И как ты мог взять чек у Тонов?

– Я притворился тобой.

– Вот теперь ясно, – сказал Гэллегер со свирепым сарказмом в голосе. – Это все объясняет. Мы же близнецы. Похожи как две капли-воды.

– Я их загипнотизировал, – разъяснил Джо. – Внушил им, что я – это ты.

– Ты умеешь?

– Да. Я и сам немного удивился. Хотя, если вдуматься, я мог бы опространствить эту свою способность.

– Ты… Да, конечно. Я бы и сам опространствил такую штуковину. Так что же произошло?

– Должно быть, Тоны – отец и сын – заподозрили, что Брок обратился к тебе за помощью. Они предложили контракт на особо льготных условиях – ты работаешь на них и больше ни на кого. Обещали кучу денег. Вот я и прикинулся, будто я – это ты, и согласился. Подписал контракт (между прочим, твоей подписью), получил чек и отослал Кенникотту.

– Весь чек? – слабым голосом переспросил Гэллегер. – Сколько же это было?

– Двенадцать тысяч.

– И это все, что они предложили?

– Нет, – ответил робот, – они предложили сто тысяч единовременно и две тысячи в неделю, контракт на пять лет. Но мне нужно было только рассчитаться с Кенникоттом, чтобы он больше не ходил и не приставал. Я сказал, что хватит двенадцати тысяч, и они были очень довольны.

В горле Гэллегера раздался нечленораздельный булькающий звук. Джо глубокомысленно кивнул.

– Я решил поставить тебя в известность, что отныне ты на службе у «Сонатона». А теперь вернусь-ка я к зеркалу и буду петь для собственного удовольствия.

– Ну, погоди, – пригрозил изобретатель, – ты только погоди. Я своими руками разберу тебя по винтику и растопчу обломки.

– Суд признает этот контракт недействительным, – сказала Пэтси, судорожно глотнув.

– Не признает, – радостно ответил Джо. – Можешь полюбоваться на меня последний раз, и я пойду.

Он ушел.

Одним глотком Гэллегер осушил свой бокал.

– Я до того потрясен, что даже протрезвел, – сказал он девушке. – Что я вложил в этого робота? Какие патологические чувства в нем развил? Загипнотизировать людей до того, чтобы они поверили, будто я – он… он – я… Я уже заговариваюсь.