Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера. Книги 1, 2, 3. Самая полная версия - Алексей Львович Шерстобитов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В любом случае, нажился точно один человек, армянин по национальности, да простят меня его соотечественники – суетливое собирание взносов в свою пользу и все его действия, а так же уговоры высчитывать иски по его необоснованным коэффициентам приводили людей лишь к очередным разочарованиям, но его – к заработку. Таковы были рассказы уставшего и проголодавшегося бывшего депутата Государственной думы, кстати, единственного, с которого на тот период сняли неприкосновенность для возможности его ареста, что тоже вызывает некоторые вопросы.
После подобных монологов Сергей Пантелеевич принимал страдальческий вид и печально и медленно выговаривал почти всегда одинаковую фразу: «У меня точно будет два „ПЖ“». Далее следовали странные объяснения, на которые мы, преступники, действительно имеющие все шансы получить такой приговор, смотрели снисходительно и с улыбкой, совершенно чётко понимая, что больше шести лет дать ему не могут, пусть даже эпизодов мошенничества, которых могли предъявить, имелось за миллион. Но держался он молодцом, никогда ни на что не обижался и почти ни на что не жаловался.
Новички, подобные мне, в самом начале заключения стараются получить хоть какие-нибудь консультации по поводу того, как вести себя с адвокатом, представителями тюрьмы, следствия, а чуть позже – с участниками суда. Кое-что из услышанного бывает не только полезно, но и применимо, хотя многое субъективно, и внедрять подобное огульно бывает вредно.
По поводу защитников многие сходятся во мнении, что подавляющее их большинство – мошенники, много обещающие, но после, при провале, лишь разводящие руками. Парадокс заключается в том, что другие, имеющие о них представление от своих сокамерников, всё равно обращаются к тем же и с той же надеждой.
Итак, имея в соседях в разное время далеко за сто человек, в основном людей не глупых, не бедных и разумных, могу констатировать, что довольными были не более десяти из них, включая и меня. Мораль той басни: не нужно спешить – при серьёзных обвинениях нет простого, а тем более быстрого решения, тем более если человек находится уже под арестом. Многое можно понять самому, причем очень важно убедить себя не увлечься 51 статьёй Конституции, отказываясь вообще от дачи показаний. Ей можно и, скорее всего, нужно руководствоваться в случае нежелания говорить о своих родственниках, но надо обязательно высказывать свою позицию в отношении выдвинутых в твою сторону обвинений, доказывая свою невиновность вкратце, именно вкратце, хотя бы заявив просто: «Я невиновен, тому есть доказательства, алиби, на месте преступления не был и так далее, а остальные, более развёрнутые, показания буду давать позже в присутствии адвоката». Необязательно что-то раскрывать, но подобными фразами необходимо, в случае своей невиновности, не давать шанс обвинению выдвинуть только его версию, а попробовать предъявить суду свою. Адвокаты же зачастую советуют обратное, заведомо расставляя минное поле на своей стороне.
Юриспруденция вообще не любит пустоты, поэтому занимать нужно все свободные клеточки, чтобы потом самим ставить туда крестики или нолики, по своей необходимости. Но нельзя увлекаться, распространяясь словесным поносом, поддаваясь страхам, гневу или шантажу, не усложняйте любому защитнику: плохому или хорошему, порядочному или наоборот, его задачу. Чем проще будет сказанное вами в начале защиты, тем меньше вы будете изворачиваться и даже врать, а будучи невиновным, тем меньше придётся объяснять то, что вы хотели сказать на самом первом вашем допросе. И как приятно иметь дело с лаконичными, короткими, чёткими фразами, не оставляющими других вариантов объяснений происходящих когда-то событий. И, прежде всего: не пустой протокол первого допроса будет говорить о том, что ты не отказываешься искать со следствием истину, на что так любят ссылаться обвинители.
Следственные эксперименты, как и само следствие, у меня проходили гладко, без накладок и эксцессов, глупых мыслей не возникало, хотя пытливое сознание не давало покоя, пробиваясь через принятый заранее алгоритм, каким-то самопроизвольным способом выдавая «на гора» уже готовое решение.
На одном из таких выездов, а именно к Краснопресненским баням, меня явно одолевало предчувствие какой-то возможности, использовав которую, я поставлю крест на всём, что мне дорого. В два раза я был внимательнее обычного и трижды продумывал любой шаг. Предчувствие не обмануло: к концу расследования и фиксирования на месте всех нюансов, периодичности объяснений совершённого, находясь на чердаке со «слуховым окном», через которое были сделаны выстрелы, в воображении сложилась явная картина предполагаемых действий. Последуй я им, и всё в моей жизни, на что ещё была хоть какая-то надежда, скорее всего, рухнуло бы, хотя и выглядело первично стопроцентным успехом, но… Выбиралось место покушения, то есть сама точка для выстрелов в Отари Квантришвили в 1995 году, не сразу, но всё же «удачно». Времени тогда хватило в обрез, но, в том числе, и на подробное обследование удачного и безопасного отхода и, что важно для дня проведения следственного эксперимента, путей отхода не одного, а нескольких.
Каждый подъезд, арки и близлежащие дома, в радиусе квартала, всё было осмотрено ещё тогда, может, и недостаточно внимательно, но максимально старательно для имеющейся возможности.
Как только моя нога ступила на эту территорию, в памяти всплыли не только события, частично захлёстывающие эмоциями, но и схемы, планы строений и разные подробности и, конечно, предположение, как их можно было использовать тогда, что не очень разнилось с этим днём.
Напряжение было колоссальным, в такие моменты мозг заставляет обращать внимание на многое, особенно, если чем-то подстёгивается, скажем, каким-то чувством, сопряжённым с живущими где-то глубоко в подсознании страхом или боязнью, которые, хоть и забиты в дальний угол неконтролируемого и непознанного, но иногда дают о себе знать, мало того, выбирают самые сложные для контроля нервной системы моменты, постепенно неожиданными появлениями старательно расшатывая её.
Как я ни был готов к несению ответственности, и что бы ни предпринимал по этому поводу, редкие рассуждения при появлении просчётов в охране и бросающиеся в глаза слабые места давали повод разным глупостям, их приходилось обрывать в самом начале и не поддаваться унынию.
Так и здесь. Кроме нескольких сотрудников следственного комитета Москвы, оперативных сотрудников МУРа, были офицеры ОМСОНа, не считая свидетелей и адвокатов, которые, кстати, только мешали бы в случае неординарной ситуации конвою.
Образ жизни человека, привыкшего всё замечать и автоматически взвешивать ради своей безопасности, по всей видимости,
