Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг. - Виктор Петелин

– Думаю закончить книгу в начале лета.

– И напечатать в журнале?

– И напечатать, минуя журнал.

– Почему, минуя журнал?

– Довольно волочить читателя по страницам ежемесячников! Мне представляется, что в журналах надо печатать короткие произведения – пришла пора расчистить ежемесячники от романов с продолжением в пользу повестей и рассказов. Это ускорит и выход книг из печати – не придется ждать окончания публикации романа в журнале.

Больше о «Тихом Доне» писатель сообщить не может: главы книги перечеркиваются и переписываются – рабочий день Шолохова начинается в семь часов утра и заканчивается поздним вечером.

– Сколько книг будет в «Поднятой целине»?

– Вторая книга будет и последней. Она захватит и 1931 год – период становления колхозов. Фигура середняка, вступающего в колхоз, по-прежнему будет центральной, хотя это и создаст известную ограниченность в развороте событий. Вначале я предполагал показать во второй книге МТС, но потом отказался от этой мысли: МТС в Гремячем Логу не будет! С позиций сегодняшнего дня, когда колхозами пройдена такая огромная историческая дистанция, мне очень хотелось бы провести Гремячий Лог через саботажный период, полнокровней показать районщиков, но к этим темам придется возвратиться уж в новом романе. Вторая книга «Поднятой целины» – это история.

– Как развернется сюжет во второй книге?

– Откровенно говоря, для людей в ней – разворот небольшой. Их бы перенести в 1932 год! Вот когда можно было дать расцвет характеров! А так заранее предвижу, что вторая книга будет скучнее первой.

– Действующие лица остаются прежние?

– Да, тройка во главе с Давыдовым остается, дед Щукарь, надеюсь, не утратит своей веселости, районщики станут умнее и культурнее. Половцев и Тимофей войдут в мелкую бандочку. Хочется мне и во второй книге не все разжевывать, оставить читателю место для размышления, для домыслов. Во второй книге, как и в первой, мне хочется бытописать. Уж больно мудрен и любопытен колхозный быт. И представляется мне, что несколько иронический термин «бытописатель» теперь теряет остроту иронии. Нужно бытописать, и лестно быть бытописателем!

Развивая эту тему, писатель с большим увлечением рисует наброски типа районного работника: Шолохова явно волнует сейчас этот тип, он чувствует себя должником районщиков! Он многократно сравнивает их со средними интеллигентами Запада и восторгается человеческой добротностью, жаждой познаний, мировоззренческой целостностью людей, ведущих за собой районы.

– Писатели, в том числе и я, – говорит он откровенно, – в неоплатном долгу перед этими замечательными людьми, которые изумительно быстро растут, овладевают знаниями и культурой в самом хорошем смысле этого слова.

Лично у Шолохова связи с районщиками самые интимные: писатель, возвратившись из длительной поездки за границу, отчитывается в ней и на пленуме райкома партии, и перед комсомольцами района. Когда в доме у писателя вдруг не оказывается ни перьев, ни чернил – за чернилами и перьями писатель идет в райком. «Поднятую целину» он по главам читал в райкоме вешенскому районному активу: и об этом сейчас вспоминает со счастливой улыбкой:

– Я закончил главу о соцсоревновании. Принес в райком. Прочел. Была у меня неясность: какую норму выработки взять для Кондрата Майданникова? Товарищи обсудили это и посоветовали: загнуть норму надо, чтобы было на что равняться! Я загнул. После мне потом писали из колхозов: «А не много вспахал, соревнуя, Кондрат?» Значит, было на что равняться!

Среди беседы писателю принесли почту – в станицу залетел совершающий рейс по кольцу почтовый самолет и доставил газеты и письма. Московские газеты имели восьмидневную давность. Писатель обрадовался, – в недели распутицы будет еще и не то: до ближайшей железнодорожной станции отсюда ведь 150 километров. Далеко от Москвы живет писатель Шолохов!

– Почему вы живете в станице Вешенской?

– Отсюда не надо ездить в творческие командировки! Лучше работается, когда живешь вблизи материала, по соседству с героями, часто встречаешься с ними, наблюдаешь их неустанно.

– А это недалеко от читателя? Письма от него доходят до вас?

– Исправно.

– И много?

– Порядочно.

– Их нужно считать сотнями, эти письма?

– Это не совсем точно.

– На что же вы ведете счет читательским письмам?

– Пока что на тысячи.

– Что пишет вам читатель?

– Одна деталь: интеллигент пишет писателю меньше, нежели колхозник, рабочий, районщик. Как правило, письма изобилуют творческими советами – читатель бескорыстно заинтересован в том, чтобы помочь писателю сделать его героев лучшими. Много упреков. В частности, во многих письмах меня упрекают за Лушку в «Поднятой целине». Какая-то часть писем-советов не расходится с моими творческими замыслами: читатели подсказывают мне то, что я сам думаю о героях. Умное читательское письмо мне, писателю, приносит больше пользы, чем иные критические статьи…

О критике писатель Шолохов невысокого мнения:

– Критика мне ничего не дала. Мелка она очень, заумна. Люди критикуют то, чего не знают. Критики у нас не ездят даже в творческие командировки и предпочитают, особенно последнее время, писать «научные» труды, чтобы утвердить себя в членах союза писателей. В критике же читателя я ощущаю и взволнованную заинтересованность, и проникновение в творческие замыслы, и боль, и радость – человеческая страстность есть в этой критике!

Невысокого мнения писатель и о тех драматургических переделках «Поднятой целины», которые идут на сценах театров столицы и провинции:

– В кино мне не повезло. «Тихий Дон» – просто плохой фильм. Спектакль «Поднятая целина», поставленный режиссером Симоновым с большой спешкой, – тоже смехоподобный спектакль. Это не «Поднятая целина». Он меня глубоко не удовлетворяет. Да и нельзя из романа делать пьесу. Нужно писать пьесу, чтобы из нее можно было сделать роман.

Среди разговора о сценической судьбе «Поднятой целины» писателю принесли молнию из Москвы – Народный комиссариат обороны СССР хочет знать, когда писатель Шолохов сможет приехать в Москву. У Народного комиссариата обороны писатель Шолохов тоже состоит на вооружении.

Наша беседа закончена. Писатель идет молнировать ответ Наркомату обороны. И мы идем мимо огромного книжного шкафа. На верхней полке его – больше сотни книг в различных переплетах, различных форматов. Но это только две книги – «Тихий Дон» и «Поднятая целина». На полке шкафа собраны переводы их на четырнадцать языков, изданные во всех столицах европейских государств. Многих переводов на полках, впрочем, нет. Сам Шолохов точно не знает, на какие языки переведены его произведения.