Распутин - Иван Наживин

— Да-а, не было!.. — обиделся Мишутка. — Семь тысяч думками, да три крестика золотых, да мядаль, да кольцо с синим камнем… Не было!

Стрельба затрещала совсем близко.

— Иди скорей, ребята… — тревожно переговаривались красные. — Ну, не горит… Иди, иди…

И, стукаясь штыками, они гуськом потянулись в дверь.

— Батюшки, кадеты! — ворвался вдруг со двора отчаянный крик. — Егоров, бей! Обходят, обходят…

XVII

НА ПРИВАЛЕ

Две казачки — старая, сморщенная баба и молодая, статная красавица, по-видимому, ее дочь, — торопливо заканчивали уборку школы под наблюдением Ерофеича, высокого бравого старика с бородищей во всю грудь. За окнами по-прежнему выл и бился буран.

— Идут! — прислушавшись, сказала молодая красавица.

— Живо, живо… — подгонял их старик.

В широко распахнувшуюся дверь — висячая лампа вдруг замигала и задымила под ударами бурана — вошли занесенные снегом и обледеневшие Алексеев, Корнилов, Деникин в сопровождении нескольких офицеров.

— Ну, здравствуйте, хозяюшки… — проговорил трясущимися губами Алексеев. — Дед, здорово!

— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство… — вытянулся огромный старик. — Милости просим… Жалуйте…

— Старый орел, а какой еще молодчинище… — заметил Корнилов.

— Бывший конвоец, ваше превосходительство… — отвечал Ерофеич, сверху вниз глядя на маленького Корнилова. — Служил государю императору Александру Третьему. Вот сюда, пожалуйте, ваши превосходительства… Здесь тепло… И три койки вам тут поставили… Пожалуйте…

Генералы прошли в соседнюю комнату.

— Великолепно… — говорили они радостно, отдирая с усов лед. — А печь-то как натоплена… Вот чудесно… И самовар…

— Ну, не думал корнет его величества, что он еще будет наслаждаться жизнью! — сказал, грея руки у раскаленной печки, корнет с веселыми усиками. — Значит, Господь не совсем еще прогневался на художества мои… Господи, какая благодать!

— Черт знает, пули бжикают, а я винтовки уж поднять не могу… — проговорил приземистый донец с татарским лицом. — Точно вот наполовину уж в царстве небесном…

— И чего эти черти бежали… — топая ногами, заметил офицер с георгиевским углом на рукаве. — Они могли бы переловить нас, как мерзлых перепелок…

В комнату снова вошел Корнилов. Все почтительно встали.

— А не могли бы, дед, станичники сторожевое охранение выставить, пока наши хоть чуточку обогреются? — спросил он у старого казака.

— Слушаю, ваше превосходительство, сичас прикажу… — вытянулся Ерофеич.

— Постой… — остановил его Корнилов. — А как народ у вас? Надежный?

— Враз дьявола поумнели, как своими глазами увидали всю эту музыку… — отвечал казак. — Теперь так и рвут в клочья чертей этих, а особенно матрозню эту отпетую или китайцев… Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство: старики сами пойдут… Будьте благонадежны… Понимаем…

— Замучили, ваше превосходительство, начисто замучили… — сказала старая казачка. — Думали, просто конец свету пришел…

— Ну, делать нечего, надо потерпеть… — отозвался Корнилов. — Авось перемелется, мука будет… Так распорядись, старик…

— Так точно, ваше превосходительство… Сию минуту… — сказал казачина и, строго мигнув бабам, чтобы не отсвечивали, быстро вышел в заднюю дверь, а Корнилов снова прошел на другую половину.

Корнет, который исчез было куда-то незаметно, бомбой влетел снова в комнату.

— Господа, рядом станичники офицеров угощают… — весело крикнул он. — Вино какое! И чего-чего только ни натащили! Идемте…

— Мне нельзя… — сказал донец. — Смотрите, пришлите мне сюда чего-нибудь, корнет…

— Сейчас сам принесу… — отвечал тот, уносясь.

— Вот это так дело… — переговаривались офицеры, уходя один за другим в дверь. — Я один теперь целого теленка съем… А главное, чайку бы горяченького, да если бы с винцом… М-м-м…

Косоглазый донец с наслаждением прижался всем телом к печке. За дверью слышались глухие голоса генералов. Вдруг дверь отворилась, и появилось несколько принарядившихся казачек и старых казаков, нацепивших все свои боевые отличия. В руках у них блюда, а на блюдах жареные куры, гуси, творог, масло, хлеб, яйца.

— Ого! — невольно вырвалось у донца.

— Нельзя ли, вашескородие, генералам доложиться? — спросил старый великан-конвоец.

— Ваши превосходительства, вас просят… всех… — приотворив дверь к генералам, сказал казак.

— Ваше высокопревосходительство, дозвольте от чистого сердца… — когда генералы вышли, с поклоном сказал Ерофеич.

— Спасибо, станичники! — тронутый, сказал Алексеев. — Чем мы только отблагодарим вас?

— Об этом не извольте беспокоиться, ваше высокопревосходительство… Обидите… — отвечал старик. — Вы свою кровь за нас проливаете…

— Да ведь вас и так, вероятно, чисто обобрали…

— Это так точно, ваше высокопревосходительство… — раздались голоса. — Ну для вас найдется… Кушайте на здоровьице…

— Ну спасибо, станишники… — сказал Алексеев. — Несите вот сюда, к самовару — да не все, всего нам и девать некуда…

— Кушайте, кушайте, а завтра свеженького принесем… Горяченького…

— А в дозор старики собираются уже, ваше высокопревосходительство… — сказал великан-конвоец. — Все будет как следует по порядку и по закону… Почивайте себе с Богом, отдыхайте…

— Спасибо, старина… — сказал Алексеев. — Помните: за Россией служба не пропадает…

— Эх, только бы дал Господь народу поскорее в себя прийти… — сказал старик. — Да с духом собраться… Ведь что наделали сукины сыны, и сами теперь не понимают… Сами себя сгубили…

— Идем, идем, старик… — раздались голоса. — Кушайте, отдыхайте, гости дорогие… Бывайте здоровеньки…

— Раненых наших, станичники, не позабудьте… — сказал Алексеев. — А для убитых надо будет утром могилу общую выкопать…

— Не извольте беспокоиться… — раздались голоса. — Распорядимся… А к раненым бабы давно уж прошли. Напоим, накормим, все, как следоваит… Ну, с Богом…

Все разошлись, и донец снова прижался спиной к печке.

Весь занесенный снегом и обледенелый, в комнату вошел вдруг Алексей Львов в коротком рваном полушубочке и в тяжёлой от снега папахе.

— Ба, Львов! — воскликнул изумленно казак. — С того света?

— Без малого… — отозвался зяблым голосом Алексей. — Брррр… Из Екатеринодара… Насилу пробился и совсем случайно на вас тут набрел… — говорил он, отряхиваясь. — Ну и погода!.. Такая и у нас на севере в диковинку… Доложите, сотник, о прибытии…

Чрез минуту Алексей стоял уже перед начальством.

— Ну молодец! — говорили генералы. — Рюмку водки, согреться? Только одно сперва: хорошие вести?

— Не совсем, ваше превосходительство…

— И не совсем, так все равно, согреться надо… — сказал Алексеев. — Вот выпейте… Как вы пробрались?

И пока Алексей делал подробный доклад о своей разведке в Екатеринодаре, о безумных расстрелах и бесчинствах, творимых большевиками, о все <растущем> недовольстве населения, а в особенности казаков, об энергичной деятельности лихих партизан Покровского и Шкуро, о скоплении в горах значительных групп повстанцев против большевиков, косоглазый донец ходил по комнате и все сердился:

— Черт бы его драл, этого окаянного корнета… Забыл… Вот окаянная душа!..

Деникин, приотворив дверь, позвал его:

— Идите, сотник, закусите…

— Если разрешите, я прошел бы рядом к офицерам, ваше превосходительство… — сказал тот благодарно. — Там все собрались…

— Как хотите… — отвечал генерал.

— Я сию минуту… — сказал донец. — Только стакан чаю выпью…

— Ну, ну, ну… — засмеялся Деникин. — Только крепкого на ночь не пейте, а то спать не будете…

Сотник лукаво улыбнулся в усы и торопливо вышел. В генеральской комнате слышались оживленные голоса, а из-за стены откуда-то вдруг раздались дружные и бодрые звуки корниловского гимна:

Смело мы в бой пойдемЗа Русь святую…

— Ну вот где-нибудь здесь в уголке и пристраивайтесь… — сказал Корнилов, выходя с Алексеем. — Главное, тепло…

— Покорно благодарю, ваше превосходительство… Здесь великолепно…

— Ну и устраивайтесь… — сказал Корнилов. — Я чрезвычайно благодарен вам. Сведения, доставленные вами, чрезвычайно важны… Завтра утром у нас будет совещание, и я прошу вас принять в нем участие.

— Слушаю, ваше превосходительство…

— Ну, отдыхайте…

Корнилов ушел. Алексей стал прилаживать себе за печкой постель на партах, но дверь отворилась, и в комнату вошла Галочка. На ней был удивительно шедший к ней, подчеркивающий ее чистоту и миловидность костюм сестры, а поверх длинный и мохнатый казачий тулуп внакидку.