Неандертальский параллакс - Роберт Сойер

— Приятное местечко, — сказала она. — Окно моего офиса выходит прямо на озеро Онтарио, и я снимаю отличную квартиру на одном из Фингер-лэйкс.

— Хорошо, — сказал Кольм. — Очень хорошо. — Он пригубил вина и выжидающе посмотрел на неё.

Мэри, в свою очередь, сделала глубокий вдох. В конце концов, это ведь она попросила о встрече.

— Кольм… — начала она.

Он опустил свой бокал на стол. Они были женаты семь лет; он наверняка знал, что таким вот тоном она вряд ли собирается сказать что-то приятное.

— Кольм, — снова сказала Мэри. — Я думаю, пришло время нам… завершить незаконченные дела.

Колм наморщил лоб.

— Да? Я считал, что мы утрясли все подробности…

— Я имею в виду, — сказала Мэри, — что пришло время сделать наш… наше расставание постоянным.

Официантка выбрала этот неподходящий момент, чтобы принести салаты: «цезарь» для Кольма, зелёный салат с малиновым соусом для Мэри. Кольм отослал официантку, которая предложила к салату молотого перца, и сказал тихим голосом:

— Ты имеешь в виду аннуляцию?

— Я… думаю, я предпочла бы развод, — сказала Мэри ещё тише.

— Ох, — сказал Кольм. Он смотрел в сторону, на незажжённый камин на дальнем краю зала. — Ох-ох-ох…

— Просто, кажется, пришло время, — сказала Мэри.

— Правда? — сказал Кольм. — Почему именно сейчас?

Мэри сделала унылое лицо. Если изучение Шекспира и оставляет какой-то след, то обычно это привычка видеть во всём движущие силы и скрытые смыслы: ничто не случается просто так. Но она не была уверена, как это правильно сформулировать.

Нет — нет, всё не так. По дороге сюда она прокручивала слова в голове снова и снова. Она не была уверена в том, как он отреагирует.

— Я встретила другого человека, — сказала Мэри. — Мы хотим попытаться устроить совместную жизнь.

Кольм поднял свой бокал и снова отпил вина, потом взял из принесённой официанткой корзинки кусочек хлеба. Имитация причастия; этот жест уже сказал всё, что необходимо. Но Кольм всё-таки подкрепил своё послание словами:

— Развод означает отлучение.

— Я знаю, — с тяжёлым сердцем ответила Мэри. — Но аннуляция кажется таким лицемерием.

— Я не хочу покидать Церковь, Мэри. В моей жизни и без этого достаточно потрясений.

Мэри не понравился намёк на то, что инициатором разрыва была она. Однако, возможно, он прав. Возможно, она обязана ему хотя бы этим.

— Но я не хочу делать вид, будто нашего брака никогда не было.

Это смягчило Кольма, и на мгновение Мэри подумала, что он собирается потянуться над льняной скатертью и взять её за руку.

— Я его знаю — этого твоего нового спутника?

Мэри покачала головой.

— Какой-нибудь американец, я думаю, — продолжал Кольм. — Вскружил тебе голову, да?

— Он не американец, — ответила Мэри, словно оправдываясь. — Он канадский гражданин. — А потом, поразившись собственной жестокости, продолжила: — И да, он вскружил мне голову.

— Как его зовут?

Мэри знала, зачем он спрашивает: не надеясь на то, что имя окажется знакомым, а из-за того, что, по его мнению, фамилия могла многое сказать о человеке. Если у Кольма и был недостаток, то состоял он в том, что Кольм был сыном своего отца: косноязычного твердолобого человека, делившего мир исключительно по этническому признаку. Несомненно, Кольм уже сейчас перебирал варианты возможных ответов. Если бы ухажёр Мэри оказался итальянцем, Кольм заклеймил бы его как жиголо. Носи он еврейскую фамилию, Кольм предположил бы, что у него куча денег, и сказал бы что-то насчёт того, что Мэри никогда не была по-настоящему счастлива замужем за скромным преподавателем.

— Ты его не знаешь, — ответила Мэри.

— Ты уже это сказала. Я хотел бы знать его имя.

Мэри закрыла глаза. Она наивно надеялась вообще избежать этого вопроса, но, разумеется, он обязан был рано или поздно всплыть. Она нерешительно ковырнула вилкой салат, а потом, глядя в тарелку и не в силах встретиться с Кольмом взглядом, произнесла:

— Понтер Боддет.

Она услышала, как его вилка резко звякнула о тарелку с салатом.

— Боже, Мэри! Неандерталец?

Мэри сама не поняла, как начала оправдывать Понтера, и тут ре пожалела, что не смогла подавить рефлекторную реакцию.

— Он хороший человек, Кольм, — сказала она. — Добрый, умный и любящий.

— И как теперь ты это делаешь? — спросил Кольм, но его тон был не так язвителен, как слова. — Снова играешь в «музыкальные имена»? И что там на этот раз, «Мэри Боддет»? Вы будете жить здесь, или собираетесь поселиться в его мире, и…

Внезапно Кольм замолк и вскинул брови.

— Нет-нет, так не получится. В газетах писали. Мужчины и женщины в их мире не живут вместе. Господи, Мэри, ну и странный же у тебя кризис среднего возраста.

Ответы роились у Мэри в голове. Ей было всего тридцать девять, чёрт побери — возможно, математическая «середина жизни», но совершенно точно не психологическая. И это не она, а Кольм обзавёлся новой парой сразу, как только они перестали жить вместе, хотя их отношениям с Линдой уже больше года как пришёл конец. В конце концов Мэри остановилась на ответе, к которому так часто прибегала за годы замужества:

— Ты не понимаешь.

— Вот уж что есть, то есть — не понимаю, — сказал Кольм, явно сдерживая голос, чтобы его не услышали за соседними столиками. — Это… это извращение. Он ведь даже не человек.

— Понтер — человек, — твёрдо ответила Мэри.

— Я видел, как на «Си-ти-ви» рассказывали о твоём открытии, — сказал Кольм. — У неандертальцев даже число хромосом другое.

— Это не имеет значения, — сказала Мэри.

— Чёрта с два! Пускай я всего лишь профессор английского, но я знаю, что это означает принадлежность к другому биологическому виду. И я знаю, что это означает, что у вас с ним не может быть детей.

Детей, мысленно повторила Мэри, ощутив, как зачастило сердце. Конечно, когда она была моложе, то хотела стать матерью. Но ко времени окончания аспирантуры, когда у них с Кольмом наконец-то появились какие-то деньги, их брак уже дал трещину. Мэри наделала в своей жизни немало глупостей, но ей по крайней мере достало ума не заводить ребёнка лишь для того, чтобы попытаться укрепить слабеющие узы.

А сейчас перед ней маячила большая жирная 40; Боже, да менопауза придёт, не успеешь оглянуться! И, кроме того, у Понтера уже двое своих детей.

И всё же…

И всё же до этого момента, пока Кольм не сказал, Мэри ни разу даже мысль не пришла об их с Понтером совместных детях. Но Кольм был прав. Ромео и Джульетта были просто Монтекки и Капулетти; разделяющий их барьер был попросту ничем по сравнению с барьером, разделившим Боддета и Воган, неандертальца и глексенку. «Под звездой злосчастной»[117], куда там! В злосчастной вселенной, на злосчастной исторической линии.