Ярость - Уилбур Смит

«Мне следовало с самого начала быть с ней строже, – мрачно подумал Шаса, но потом улыбнулся. – Какого дьявола, она моя единственная слабость и очень скоро меня покинет».

– Знаешь, что когда ты так улыбаешься, ты самый сексуальный мужчина в мире? – прервала она его мысли.

– Что вы знаете о сексуальности, барышня? – резко спросил он, чтобы скрыть свое удовлетворение, и она качнула головой:

– Рассказать?

– Нет, спасибо, – торопливо пошел он на попятную. – Иначе меня, наверное, на месте хватит удар.

– Бедный старый папочка!

Она подъехала ближе, так что их с отцом колени соприкоснулись, и наклонилась, чтобы обнять его.

– Ну ладно, Белла, – улыбнулся он. – Говори, чего хочешь. Твоя тяжелая артиллерия уже полностью разрушила мои оборонительные сооружения.

– Ох, папа, тебя послушать, я такая хитрая и коварная! Давай вперегонки до поля для поло.

Он позволил ей скакать впереди, держа храп своего жеребца на всем пути с холма вровень с ее стременем. Тем не менее она раскраснелась от торжества, когда остановила кобылу и обернулась.

– Я получила письмо от мамы, – сказала она.

В первое мгновение Шаса не понял, что она сказала, потом его улыбка исчезла, и он взглянул на свой «ролекс».

– Нам пора возвращаться.

– Я хочу поговорить о маме. Мы не говорили о ней с самого развода.

– Говорить не о чем. Она ушла из нашей жизни.

– Нет. – Изабелла покачала головой. – Она хочет меня видеть – меня и Майки. Хочет, чтобы мы приехали в Лондон, навестили ее.

– Нет, – резко сказал он.

– Она моя мама.

– Она подписала отказ от всех притязаний на это.

– Я хочу видеть ее, а она хочет видеть меня.

– Поговорим об этом в другой раз.

– Я хочу поговорить сейчас. Почему ты не пускаешь меня?

– Твоя мать своими поступками поставила себя вне рамок. Я не позволю ей распространять на тебя свое тлетворное влияние.

– Никто не влияет на меня, если я сама этого не хочу, – сказала она. – А что именно сделала мама? Никто мне этого не объяснил.

– Она совершила рассчитанное предательство. Предала нас всех: мужа, отца, семью, детей и свою страну.

– Не верю, – покачала головой Изабелла. – Мама всегда так обо всех заботилась!

– Я не могу и не стану сообщать тебе все подробности, Белла. Просто поверь: если бы я не вывез ее из страны, ее судили бы по обвинению в убийстве собственного отца и в государственной измене.

Они молча доехали до конюшни, но когда въехали во двор и спешились, Изабелла тихо сказала:

– Она должна получить возможность сама все мне объяснить.

– Я могу запретить тебе ехать, Белла, ты еще несовершеннолетняя. Но ты знаешь, что я не стану этого делать. Я просто прошу тебя не ездить в Лондон и не встречаться с этой женщиной.

– Прости, папа, Майки едет, и я с ним. – Она увидела выражение его лица и быстро продолжила: – Пожалуйста, постарайся понять. Я люблю тебя, но и ее я люблю. Я должна ехать.

Они молча доехали до дома в «ягуаре», но, остановив машину и выключив двигатель, Шаса спросил:

– Когда?

– Мы еще не решили.

– Вот что я тебе скажу. Когда-нибудь мы поедем вместе и, может быть, с неделю покатаемся на лыжах в Швейцарии или посмотрим соборы в Италии. Можем даже заехать в Париж за новым платьем. Бог свидетель, тебе вечно не хватает платьев.

– Мой дорогой папочка, ты хитрый старый пес, верно?

Все еще смеясь, они рука об руку поднялись по ступеням Вельтевредена. Из дверей кабинета через прихожую к ним вышла Сантэн. Увидев их, она сорвала с носа очки в золотой оправе – она терпеть не могла, когда даже члены семьи видели ее в очках, – и спросила:

– Из-за чего веселимся? У Беллы торжествующая физиономия. Что она выпросила на этот раз?

Сантэн не стала ждать ответа и показала на что-то большое, в форме банана, завернутое в мешковину и лежащее на мраморных плитах посреди прихожей.

– Шаса, это пришло сегодня утром и весь день валяется на полу. Убери это, что бы это ни было.

После смерти Блэйна Сантэн почти год прожила в Родс-Хилл одна, прежде чем Шаса уговорил ее закрыть дом и вернуться в Вельтевреден. Теперь, оправдывая общие ожидания, она строго управляла хозяйством.

– Что же это такое? – Шаса попробовал приподнять один конец длинного пакета и хмыкнул. – Что бы это ни было, сделано оно из свинца.

– Подожди, папа, – крикнул Гарри с верха лестницы. – Сломаешь. – Он спускался, перепрыгивая по три ступеньки за раз. – Давай я – куда ты хочешь его девать?

– Оружейная подойдет. Спасибо, Гарри.

Гарри нравилось демонстрировать свою силу; он легко поднял тяжелый пакет и понес его по коридору, потом пронес в двери оружейной и положил на львиную шкуру перед камином.

– Хочешь, чтобы я открыл? – спросил он и, не дожидаясь ответа, принялся за работу.

Изабелла села на край стола, намереваясь ничего не пропустить. Все молчали, пока Гарри не снял последний слой мешковины и не отступил.

– Великолепно! – выдохнул Гарри. – За всю жизнь ничего лучше не видел.

Это был резной слоновий бивень длиной почти в десять футов, с одного конца толщиной с талию красивой девушки, а с другого сужающийся в притупленное острие.

– Весит не меньше ста пятидесяти фунтов, – сказал Гарри. – Только посмотри на резьбу!

Шаса знал, что лишь резчики Занзибара способны на такую работу. Бивень по всей длине был покрыт сценами охоты, великолепно исполненными, со множеством мельчайших подробностей.

– Он прекрасен. – Даже на Изабеллу бивень произвел впечатление. – Кто тебе его послал?

– Здесь есть конверт.

Шаса показал на обрывки упаковки; Гарри подобрал из них конверт и протянул отцу.

В конверте оказался единственный листок.

Лагерь на реке Тана

Кения

Дорогой папа!

С днем рождения – я весь день думаю о тебе. Это мой лучший до сих пор слон – 146 фунтов до резьбы.

Почему бы тебе как-нибудь не поохотиться со мной?

С любовью,

Шон.

Держа письмо в одной руке, Шаса присел рядом с бивнем и ласково погладил желтовато-кремовую поверхность. Резьба изображала слонов – не менее ста животных в одном стаде. От старых самцов и кормящих самок до крошечных слонят; все они бежали по длинной спирали вдоль бивня, уменьшаясь к концу в изящной перспективе. По всей длине бивня стадо преследовали охотники, начиная с людей в львиных шкурах, вооруженных луками с ядовитыми стрелами или слоновьими копьями с широкими лезвиями; к концу этой первобытного вида вереницы охотники уже ехали верхом и держали современные ружья. Путь стада был усеян гигантскими тушами убитых слонов. Картина была прекрасной, реалистичной и трагической.