Иосиф Сталин, его маршалы и генералы - Леонид Михайлович Млечин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Баграмян пересказал слова генерала из разведуправления своему начальству — Тимошенко и Хрущеву. Семен Константинович остался при своем мнении:
— Если бы Гитлер действительно имел в виду летом наступать на юге, то в его группировке на московском направлении произошли бы существенные изменения, которые не скрылись бы от нашей разведки.
Член военного совета фронта Никита Сергеевич Хрущев, который оставался первым секретарем ЦК компартии оккупированной немцами Украины, конечно же всей душой стремился к освобождению значительной части республики и поддерживал замысел Тимошенко.
— Но надо признать, — рассказывал генералу Иванову уже после войны маршал Баграмян, — что Никита Сергеевич прислушивался к аргументам против столь масштабной операции. По-иному вел себя Тимошенко. После того как он добился успеха в войне с Финляндией и сменил Ворошилова на посту наркома, у него сложилось преувеличенное представление о собственных способностях, которое не уменьшилось и после многочисленных неудач в начальном периоде войны. Он питал надежды стяжать лавры победителя в планируемом сражении и вернуться в Москву на должность если не наркома обороны, то хотя бы первого заместителя верховного, потому что при всей своей преданности Сталину считал его «штафиркой», то есть сугубо штатским деятелем.
В ходе подготовки Харьковской операции, 8 апреля 1942 года, Костенко сделали заместителем командующего фронтом, а командующим утвердили Тимошенко. Семен Константинович желал лично взять Харьков и доложить о победе верховному главнокомандующему.
12 мая началось наступление Юго-Западного фронта. Южный фронт имел задачу прикрывать соседей. Поначалу войска успешно продвигались к Харькову. Сталин даже упрекнул Генштаб за недооценку идеи Тимошенко и поздравил маршала. Семен Константинович был на седьмом небе от счастья.
В реальности немцы отошли, заманивая советские войска в ловушку. Ни в Москве, ни в штабе Тимошенко не заметили, что в районе Краматорска скрытно сосредоточилась группа армий генерала Эвальда фон Клейста с большим количеством танков.
Через два дня, 15 мая, Клейст, опытный танкист, нанес мощный удар по 9-й армии (командующий генерал-майор Харитонов) Южного фронта, который не располагал оперативными резервами. Причем темп и напор немецкого наступления с каждым днем нарастали. Создалась угроза и для 57-й армии, в тылу которой могли появиться немецкие танки, и для всей ударной группировки Юго-Западного фронта, наступавшей на юг. Но в штабе Тимошенко особой тревоги не наблюдалось. Маршал утверждал, что угроза преувеличена и надо продолжать успешное наступление на Харьков.
В Москве первый заместитель начальника Генштаба Василевский, видя грозящую войскам опасность, забеспокоился. Он предложил немедленно прекратить наступление и использовать имеющиеся силы для того, чтобы попытаться остановить немцев. Для этого нужно было повернуть против них все силы Южного и Юго-Западного фронтов.
Сталину жаль было останавливать наступление, и он не прислушался к Василевскому. Тем более, что Тимошенко поддерживал в Сталине оптимистическое настроение и по-прежнему сулил победу. Семен Константинович доказывал, что удар по Харькову остановит немцев. На самом деле маршал и его штаб вводили Ставку в заблуждение. Собственных резервов, необходимых для успешной контригры, у Тимошенко не было.
Сталин подчинил Тимошенко четыре танковых корпуса и раздраженно выговаривал маршалу, что танков у него больше, чем у противника, но они либо стоят, либо отправляются в бой разрозненно.
18 мая ситуация ухудшилась. Немецкий танковый клин вонзался в тыл 6-й, 57-й армии и армейской группы генерала Бобкина. Леонид Васильевич Бобкин служил в аппарате инспектора кавалерии Красной армии. В начале войны был назначен заместителем командующего Юго-Западным фронтом по кавалерии.
Теперь уже забеспокоилось командование фронта и Юго-Западного направления. Решили прекратить наступление и приготовиться к обороне. Уговорили Тимошенко поставить свою подпись под документом.
Вечером Хрущев вернулся к себе, собираясь лечь спать. Вдруг вошел Баграмян:
— Я к вам, товарищ Хрущев, наш приказ отменен Москвой.
— А кто отменил?
— Не знаю, потому что с Москвой разговаривал по телефону Семен Константинович. Он отдал мне распоряжение отменить наш приказ, а сам пошел спать. Я совершенно убежден, что отмена нашего приказа и распоряжение о продолжении операции приведут в ближайшие дни к катастрофе. Я очень прошу вас лично поговорить со Сталиным. Это единственная возможность спастись.
В таком состоянии Хрущев еще Баграмяна не видел.
«Я знал Сталина и представлял себе, какие трудности ждут меня в разговоре с ним, — вспоминал Хрущев. — Повернуть его понимание событий надо так, чтобы Сталин поверил нам. А он уже нам не поверил, раз отменил приказ. Следовательно, теперь следует доказать, что он не прав, заставить его усомниться и отменить свой приказ. Я знал самолюбие Сталина в этих вопросах. Тем более при разговорах по телефону...»
Никита Сергеевич решил позвонить сначала в Генеральный штаб. Ответил Василевский.
— Александр Михайлович, отменили наш приказ и предложили выполнять задачу, которая утверждена в этой ситуации.
— Да, я знаю. Товарищ Сталин отдал распоряжение.
Хрущев стал просить:
— Александр Михайлович, вы знаете по штабным картам и расположение наших войск, и концентрацию войск другой стороны, более конкретно представляете себе, какая сложилась у нас обстановка. Возьмите карту, Александр Михайлович, поезжайте к Сталину.
— Товарищ Сталин сейчас на ближней даче.
— Вы поезжайте туда, он вас всегда примет, война же идет. Вы с картой поезжайте — с такой картой, где видно расположение войск, а не с такой картой, на которой пальцем можно закрыть целый фронт. Сталин поймет, что мы поступили совершенно разумно, отдав приказ о приостановлении наступления и перегруппировке наших главных сил, особенно бронетанковых, на левый фланг.
— Нет, товарищ Хрущев, товарищ Сталин уже отдал приказ!
Люди, которые с Василевским встречались, знают, как он говорил — таким ровным, монотонно гудящим голосом.
«Я положил трубку и опять стал думать, что же делать? — рассказывал Хрущев. — Звонить Сталину? Она меня обжигала, эта трубка. Обжигала не потому, что я боялся Сталина. Нет, я боялся того, что это может оказаться для наших войск роковым звонком. Если я ему позвоню, а Сталин откажет, то не останется никакого другого выхода, как продолжать операцию. А я был абсолютно убежден, что тут начало катастрофы наших войск...»
Он еще раз позвонил Василевскому:
— Александр Михайлович, вы же отлично понимаете, в каком положении находятся наши войска. Вы же знаете, чем это может кончиться. Единственное, что нужно сейчас
