Однажды орел… - Энтон Майрер

— На чем именно вы основываете свое заявление? — спросил Фарнхэм.

— Личный осмотр с высоты двухсот футов. — Улыбка Баки казалась еще более ослепительной, чем у Хэла. — Конфуций сказал: «Один взгляд с высоты птичьего полета равен тысяче неуверенных подсчетов». Если б вы не сидели все это время в кают-кампании, потягивая шоколадно-солодовый напиток, то наверняка были бы настроены куда оптимистичнее относительно предстоящего пикника. Почему бы вам время от времени не сесть на велосипед и не прокатиться в гарнизонную лавочку?

— Нам не до таких забав, — пробормотал Мурто. — Он и Баки враждовали еще со времени рейда на Вунаканау, когда военно-воздушные силы, нанося обеспечивающий удар в целях прикрытия, внезапно получили сокрушительный отпор, будто забрались в осиное гнездо, и Баки обвинил военно-морской флот в утечке содержания его переговоров, ставших известными японцам. Если и есть что, к чему военно-морской флот относится особенно щепетильно, так это к охране военной тайны, посему этот скандал прогремел повсюду, вплоть до Пирл-Харбора. — Я скажу вам, почему не атаковал аэродромы на островах Висаян, — гневно продолжал Мурто, спрятав свои глубоко посаженные голубые глаза под свисающими кустистыми бровями. — Причина, мой друг, состоит в том, что последние пять суток я просидел в окопах на Таклобане[80], а они целыми эскадрильями обрабатывали в это время район высадки…

— Вот это здорово! — Баки так хлопнул ладонью по столу, что его золотой браслет с опознавательным медальоном зазвенел. — Я отдал бы шестимесячное жалование, чтобы посмотреть на это! Ну и как? Вы измяли там свои погоны, приятель?

Таг кивнул в ответ, мрачно улыбнувшись:

— О'кей, продолжайте ваши шутки. Посмотрим, что вы скажете, когда они начнут налеты с аэродромов на Лусоне.

— Джентльмены, — добродушно вмешался Мессенджейл, — не кажется ли вам, что мы слишком отвлеклись, не так ли? — И повернулся к адмиралу авианосного соединения: — Не доложите ли вы о ваших оперативных возможностях, Спенсер?

Мурто опешил. Никто не называл его Спенсером с тех пор, как он тридцать шесть лет назад уехал из дома в Галвестоне, штат Техас. Несколько смешавшись, он взглянул на лежавшую перед ним пачку бумаг, прочистил глотку и вновь поднял глаза.

— Я готов начать наносить удары семнадцатого числа семью авианосцами. Непрерывно в течение пяти суток, если позволит погода.

— Вы можете гарантировать воздушное прикрытие над обоими районами высадки, адмирал? — озабоченно спросил его Брайсон.

Мурто скорчил такую гримасу, что, казалось, от его лица не осталось ничего, кроме бровей и подбородка.

— Полковник, я ничего не гарантирую. Мы выведем из строя взлетно-посадочные полосы и перехватил! все, что сможем, с аэродромов островов Висаян и Лусона. Я имею семь авианосцев и около четырехсот самолетов в строю. Исключая возможные потери, это все, чем я располагаю для участия в операции «Палладиум».

— В таком случае, в чем же дело, Таг? — упрекнул его Баки. Он был раздражен, потому что впервые ему придется зависеть от военно-морского флота: пока тот не захватит взлетно-посадочные полосы, он не сможет перегнать на них свои самолеты и людей. Общая дистанция полета от Бенапея до Давао на острове Паламангао составляла четыреста семьдесят миль, а от Давао до Паламангао — еще триста восемьдесят. — Если б у меня была здесь пара моих групп и я поработал бы над этой скалой в течение пяти суток, войска смогли бы высадиться на берег, забросив винтовки за спину.

— Вот именно! — огрызнулся Мурто. — Точно так же, как им пришлось это делать при высадке на Вокал!

— Что вы хотите этим сказать? Возможности авиации противника в этом районе высадки практически были сведены к пулю. Полуостров Вокаи был нашей заботой, а не моей…

— Джентльмены, — вмешался Мессенджейл, — в операции «Палладиум» все рода войск получат обширные возможности проявить себя. Я вполне уверен в способности авианосцев адмирала Мурто обеспечить воздушную поддержку до того момента, когда военно-воздушные силы смогут ввести в строй взлетно-посадочные полосы в Масавиенге и Рейна-Бланке. Давайте перейдем к другим вопросам.

— Мы сделаем все, что в наших силах, — упрямо продолжал Мурто. — Однако я должен подчеркнуть, что мы не сможем оставаться в этом районе позже полудня третьего дня после высадки.

— Минутку, минутку, Таг! — запротестовал Баки. — Вы должны продержаться в этом районе несколько дольше, чем говорите. Пока взлетно-посадочная полоса в Масавиенге не войдет в строй и не будет способна принять по крайней мере одну истребительную авиагруппу, мои руки связаны…

В спор вступил Блисс Фарнхэм, до этого пристально изучавший свои ногти.

— Я опасаюсь, что вопрос несколько сложнее, Баки, — сказал он приглушенным голосом. — Тагу поставлены задачи в заливе Лингаен, и он обязан их выполнить. Адмирал Кинкейд недвусмысленно…

— Но, уважаемые, вы же должны удержать этого тигра за хвост, пока мои ребята не прибудут на место! Ведь мы же договорились…

Самонадеянная опрометчивость Уоррена и чрезмерная осторожность моряков привели к тому, что спор зашел в тупик. Тем временем Райтауэр, остроносый, довольно грузный мужчина с чрезмерно длинной прической, поглядывал в свои заметки, время от времени подбрасывал спорящим все новые и новые вопросы. Мессенджейл, развалившись в удобной позе, наблюдал за начальником своего штаба слегка покровительственно, как родитель за ребенком, который пытается вступить в разговор взрослых. Райтауэр был старательным, методичным, осторожным и несколько пессимистичным служакой. Частично об этом говорили его узкие, плотно сжатые губы и усталое выражение глаз. В то же время это был почтительный и мягкий человек, обладающий в ярко выраженной степени уникальной способностью растворять свое собственное «я» в желаниях и мнениях старшего начальника. Он не расставался с Мессенджейлом со времен службы с Першингом, сразу после первой мировой войны. Крайслер знал его по совместной службе в Бейли. Было абсолютно ясно, что Мессенджейл собирался сам быть начальником собственного штаба.

Крайслер пристально посмотрел на карту. Не нравится ему этот план наступления! Слишком сложный, слишком рискованный… Эта вспомогательная высадка в заливе Даломо. Какой в ней смысл? Высадка десанта достаточно рискованное предприятие, больше того — отчаянное. Зачем же удваивать опасность, намечая две высадки в районах, разделенных водным пространством шириной в шестьдесят пять миль? И где Мессенджейл возьмет столько десантных судов и высадочных средств? Он метнул взгляд на Фарнхэма, но адмирал слушал (или делал вид, что слушает) Райтауара. Тонкие очертания лица адмирала подчеркивались изогнутыми дугами бровей и удлиненными белыми веками. Вся эта затея казалась излишне усложненной. Главная высадка на Бабуян, на оба берега устья реки Калахе, была задумана достаточно хорошо (или достаточно плохо), здесь хватало места для фронтального выхода на берег двух дивизий: на левом фланге — пятьдесят пятой; на правом — дивизии Свонни. Захватить плацдарм, развить наступление на Илиг и Уматок и перерезать дорогу, затем пропустить необстрелянную дивизию Бэннермана через свои боевые порядки для наступления на взлетно-посадочную полосу, а Свонни поставить заслоном на правом фланге, в направлении на Калао. Какой смысл во всех этих разговорах о Каннах, об охвате с моря? Неужели Мессенджейл думает, что все пойдет так гладко: поросшие травкой поля с мощеными дорогами, великолепные холмы с историческими старинными замками для комфортабельного размещения оперативных органов?…

Перебранка по вопросу о воздушном прикрытии, по-видимому, на время улеглась: Мессенджейл намеревался попросить командующего Тихоокеанским флотом продлить на трое суток поддержку военно-морскими силами, и Таг согласился оставить в районе операции до дня Д + 7 четыре авианосца при условии, если это решение утвердит Кинкейд. Начальник отдела боевой подготовки штаба Мессенджейла Бёркхардт, человек мощного телосложения, с которым Крайслер служил в Гойлларде, докладывал о центре пополнений на острове Дезеспуар и о проектируемом передовом центре пополнений на Вокаи. Суетящиеся, взволнованные (Крайслер, как наяву, видел их перед собой), молодые парни в новом рабочем платье убирают территорию, толкаются в очередях к полевым кухням, собираются группами перед экраном кинопередвижки, сверкая глазами из-под касок. Завороженные и тихие, сидят они потом на своих койках, занятые бесконечными отупляющими играми в «двадцать одно», «сердечки» и «безик», или пишут письма, которые неизменно начинаются так: «Дорогие родные, я не могу сказать, где именно сейчас нахожусь, но здесь жарче, чем когда-либо бывает в Гейнс-Корнерсе. Сразу за нашей палаткой целый лес пальмовых деревьев…»