Благородный дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл

Они повернули за угол и дошли до киоска со сластями. Минуту-другую У торговался с пожилой беззубой женщиной, потом уплатил два медяка, и продавщица вручила девчушке сладкий рисовый пирожок и завернутую в газетный кулек добрую щепотку мелко нарезанных и высушенных на солнце горько-сладких и пряных апельсиновых корочек, которые так вкусно жевать.

— Спасибо тебе, Шестой Дядя. — Малышка улыбнулась ему во весь рот из-под своей шляпы.

— Надеюсь, тебе понравится, Пятая Племянница, — ответил он с любовью, радуясь, что она такая хорошенькая.

«Если боги смилостивятся к нам, она вырастет очень красивой, — довольно думал он. — Тогда мы сможем продать её девственность за большие деньги и она послужит на благо семьи».

Очкарик У был очень горд тем, что смог так много сделать для своих родственников, когда они нуждались в помощи.

«Все устроены и сыты. К тому же с процентов от мастерской Девятого Дяди, насчет которых я терпеливо вел такие трудные переговоры, можно будет, если повезет, через год-два вносить арендную плату и бесплатно есть три раза в неделю добрый вареный рис по-нинтокски. Это поможет пополнить мой бюджет, избавив от необходимости брать откат. Получать его нетрудно, но он может поставить крест на моем будущем.

Нет. Пусть все боги будут свидетелями! Я не стану брать откат, пока есть шанс попасть в Эс-ай. Однако до чего неразумно платить нам так мало. Как мне, например: триста двадцать гонгонгских долларов после двух лет службы. Айийя, варваров просто невозможно понять!»

— Ну, давай беги, а я буду завтра, — сказал он. — Смотри будь осторожна по дороге.

— О да!

Он наклонился, и девочка обняла его. У тоже обнял малышку и ушел. Девочка направилась вверх по склону холма, засунув часть рисового пирожка в рот. Он был клейкий и приторный, но такой вкусный.

Дождь лил и лил, ничуть не ослабевая. Вода из переполненного стока выносила к попадавшимся на её пути лачугам обломки и мусор, но девчушка двигалась вверх осторожно, завороженно обходя стороной поток. Порой на пути воды встречались углубления, а там, где склон поднимался покруче, она бурлила, как река на перекатах. Неожиданно вода вынесла прямо на девочку пятигаллоновую бочку с острыми зазубринами, которая промчалась всего в нескольких дюймах от ребенка и, врезавшись в картонную стену, пробила её насквозь.

Девочка в испуге застыла на месте.

— Проваливай, здесь красть нечего! — донесся голос разъяренного жильца. — Ступай домой! Нечего здесь делать. Ступай домой!

— Да... да.

Она попыталась прибавить шагу, хотя забираться в гору стало труднее. В это время чуть ниже по склону земля подалась, и начался оползень. Сотни тонн жидкой грязи, камней и земли ухнули вниз, заваливая все на своем пути. В считанные секунды вся эта масса сдвинулась на пятьдесят или больше ярдов[230], разметав хлипкие строения, разбросав мужчин, женщин, детей, кого-то похоронив, кого-то изувечив и оставив там, где был поселок, сочащуюся грязью просеку.

Потом оползень остановился. Так же внезапно, как и начался.

На склоне холма воцарилось мертвое безмолвие, которое нарушали лишь звуки дождя. И вдруг тишины не стало. Послышались крики, мольбы о помощи. К ним добавились вопли выскочивших из не тронутых оползнем хижин мужчин, женщин и детей, которые благословляли богов за то, что остались живы. Друзья помогали друзьям, соседи — соседям, матери искали детей, дети — родителей, но подавляющее большинство стоявших поблизости под дождем лишь благодарили судьбу за то, что оползень обошел их стороной.

Девчушка застыла на краю внезапно разверзшейся пропасти. Она смотрела вниз и не верила глазам. Там, где в одиннадцати футах от неё несколько мгновений тому назад была твердая земля, из жидкой грязи острыми клыками торчали камни, там притаилась смерть. Край обрыва осыпался, в пропасть вместе с водой из ливневки рушились небольшие лавины грязи и камней. Она почувствовала, что ноги соскальзывают, и нерешительно шагнула назад, но тут пришел в движение ещё один пласт земли, и она замерла в ужасе, крепко зажав ручонками остатки рисового пирожка. В попытке удержать равновесие пальцы ног глубоко ушли в мягкую почву.

— Не двигайся, — посоветовал какой-то старик.

— Отойди от края! — крикнул другой.

Остальные лишь смотрели и, затаив дыхание, ждали, какое решение примут боги.

И тут земляной карниз шириной десять футов рухнул и повалился в пропасть, увлекая за собой и девочку. Её засыпало немного. Лишь по колени. Она убедилась, что рисовый пирожок в целости и сохранности, а потом расплакалась.

44

11:30

Машина суперинтендента Армстронга, направлявшаяся к полицейскому участку Восточного Абердина, пробиралась через толкущиеся толпы обозленных людей, которые заняли даже проезжую часть около банка «Хо-Пак». Такие же толпы в этом районе запрудили улицы, где были расположены все другие банки — и крупные, и мелкие, — толпа собралась даже у банка «Виктория» через дорогу от «Хо-Пак». Все с нетерпением ждали, когда смогут войти и забрать свои деньги.

Настроение везде было взрывоопасное, а от проливного дождя напряжение только возрастало. У заграждений, поставленных, чтобы упорядочить вход в банки и выход из них, дежурили многочисленные — по двадцать на каждую тысячу человек — полицейские, такие же озабоченные и раздраженные. Оружия у них не было, только дубинки.

— Слава богу, что дождь, — пробормотал Армстронг.

— Что вы сказали, сэр? — Голос водителя заглушался раздражающим скрипом неотрегулированных стеклоочистителей.

Армстронг повторил громче и добавил:

— Будь сейчас жара и высокая влажность, в этом чертовом местечке уже началось бы вооруженное восстание. Этот дождь просто послан Богом.

— Да, сэр. Так оно и есть.

Через некоторое время машина остановилась у полицейского участка. Армстронг поспешил внутрь. Старший инспектор С. С. Смит поджидал его. Левая рука у Змеи была на перевязи.

— Прошу прощения, что так долго, — извинился Армстронг. — Везде, черт возьми, пробки на целые мили.

— Ничего страшного. Извини, старина, но народу у меня не хватает. Помогают из Западного Абердина и Сентрал, но у них тоже проблемы. Проклятые банки! Нам для поддержки придется обойтись одним полицейским — он уже там на случай, если мы вспугнем кого-то из преступников, — и остаемся только одни мы и Очкарик У. — Смит изложил Армстронгу свой план.

— Прекрасно.

— Ну так что, пойдем? Не хочется отлучаться надолго.

— Конечно. На улицах, похоже, довольно опасно.

— Будем надеяться, этот чертов дождь не кончится, пока банки не закроются или не выплатят все до последнего пенни. Ты сам-то уже ликвиден?

— Шутишь! У меня там такие гроши, что какая разница? — Армстронг потянулся: болела спина. — А Там у себя?

— Насколько нам известно. Работает она на семью Чжун. Глава семьи — мусорщик. Там может оказаться и один из преступников, так что нужно войти очень быстро. У меня есть разрешение комиссара иметь с собой револьвер. Тебе нужен?

— Нет. Нет, спасибо. Ну что, пойдем?

Смит был ниже Армстронга ростом, но хорошо сложен, и форма ему шла. Он взял свой плащ — из-за руки это у него получилось неловко — и шагнул к выходу, но вдруг остановился.

— Черт, забыл! Извини, звонили из Эс-ай, Брайан Квок. Позвони ему, пожалуйста. Можешь из моего кабинета.

— Спасибо. Кофе у тебя там нет? Я бы от чашечки не отказался.

— Сейчас будет.

Кабинет был аккуратно прибранный, в строгом деловом стиле, ничем не примечательный, хотя Армстронг обратил внимание на дорогие стулья, письменный стол, радиоприёмник и другие вещи.

— Подарки от благодарных клиентов, — беззаботно произнес Смит. — Я оставлю тебя на пару минут.

Армстронг кивнул и набрал номер.

— Да, Брайан?

— О, привет, Роберт! Как у тебя? Старик говорит, что ты должен доставить её в Главное управление, а не проводить расследование в Восточном Абердине.

— Хорошо. Мы как раз сейчас выходим. В Главное управление, говоришь? А в чем причина?

— Не сказал, но он сегодня в хорошем настроении. Похоже, нынче вечером у нас будет «шестнадцать дробь два».

Интерес Армстронга обострился. «Шестнадцать дробь два» на языке Эс-ай значило, что раскрыт агент или агенты противника и будет произведен арест.

— Это имеет какое-то отношение к нашей проблеме? — осторожно спросил Армстронг, имея в виду «Севрин».

— Возможно. — Пауза. — Помнишь, что я говорил о нашем лазутчике? Я убежден больше, чем когда-либо, что был прав. — Брайан Квок перешел на кантонский, используя на случай, если его подслушивают, туманные выражения и косвенные намеки.

Армстронг слушал с растущим беспокойством: его лучший друг рассказывал об имевшей место на ипподроме продолжительной встрече Кросса и Суслева.