Тайны ушедшего века. Лжесвидетельства. Фальсификации. Компромат - Николай Зенькович

Микоян неохотно согласился, он подойдет пораньше утром, благо особняки на Ленинских горах, где жили и отец, и Микоян, располагались рядом.

Положив трубку, отец еще долго не мог заснуть, ворочался.

Утром отец встал затемно, я еще спал. В столовой его ждал обычный завтрак. Он отодвинул тарелку, глотнул чаю с лимоном. Допивать чай не стал. Встал из-за стола и, перейдя в соседнюю комнату, поднял трубку телефона, соединяющего с дежурным начальником охраны. Прозвучала дробь уставного ответа: «Капитан… слушает».

— Хрущев говорит, — голос отца звучал глухо, — передайте Микояну, что я выхожу.

— Слушаюсь, — прозвучал ответ.

Микоян не заставил себя ждать. Поздоровались они не сухо, но и без обычной теплоты. Время раннее, а тема предстоящего разговора не располагала ни к шуткам, ни к улыбкам.

В дом решили не заходить, пошли по дорожке вдоль забора. Анастас Иванович начал первым, он повторил сказанное по телефону: «Еще не все потеряно, надо выждать, посмотреть, как станут развиваться события, ни в коем случае не пускать в дело войска».

Отец чрезвычайно высоко ценил ум, вернее, мудрость, способность Микояна вести переговоры, но, когда доходило до действий, тут требовался иной склад характера.

Время истекало. Вдали ухнули ворота, во двор вполз громоздкий ЗИС-110. Пора ехать. А Микоян все говорил.

— Так чего же ты добиваешься, Анастас? — перебил его отец. — Там вешают, убивают коммунистов, а мы будем сидеть сложа руки, ожидать, когда американские танки очутятся у наших границ? Мы обязаны помочь венгерским рабочим, нашим братьям по классу. История не простит нам нерешительности и малодушия.

Микоян молчал.

— К тому же решение принято, — продолжал отец, — мы все обсудили и не нашли другого выхода. Думаешь, мне легче?

Отец на мгновение замолчал, тяжело вздохнул и добавил: «Надо действовать, ничего иного не остается».

Отец свернул на дорожку, ведущую к машине, но Анастас Иванович удержал его.

— Если начнется кровопролитие, я не знаю, что с собой сделаю! — почти выкрикнул он.

Отец удивленно посмотрел на Микояна, таким он его еще не видел. Но что он мог ему ответить? Уговаривать бесполезно, да и время вышло. На аэродроме его ожидали Маленков и Молотов.

— Анастас, ты разумный человек. Подумай, оцени, взвесь, и ты поймешь, что принято единственно правильное решение. Даже если прольется кровь, она убережет нас от еще большего кровопролития, — отец пытался успокоить, вразумить своего друга. — Подумай, и ты поймешь…

Отец не договорил, круто повернулся и решительно направился к машине. Анастас Иванович понуро побрел к калитке.

У отца всю дорогу кошки скребли на сердце, но он не усомнился в своей, в их общей правоте. Ни Маленкову, ни Молотову он не стал рассказывать о состоявшемся разговоре. Нет, он не боялся поколебать их решимость, не хотел «подводить» своего друга, выступившего против коллективного решения Президиума ЦК. Если Микоян захочет, он скажет сам.

В самолете отцу все вспоминались последние отчаянные слова Анастаса Ивановича. «Ничего он не сделает», — успокоил отец себя. Микоян ничего и не сделал, он подчинился решению партии.

С. Н. Хрущев:

— Во время первой попытки смещения Хрущева в июне 1957 года Микоян занял глубоко продуманную, основательную позицию. Он, антисталинист по убеждению, и отца поддерживал по убеждению. Вернее, не поддерживал, они боролись за одну идею, и им оставалось или вместе победить, или вместе погибнуть.

Во время Берлинского кризиса отец решил свое предложение передать американскому президенту не официально, а сделать его как бы невзначай. Для подобной миссии требовался особый посланец. Посол не годился, президент может его вообще не принять. Громыко представлялся отцу для подобной миссии недостаточно гибким. Он остановил свой выбор на Анастасе Ивановиче Микояне. Если вообще существует возможность договориться, то лучше Микояна кандидатуры не отыскать, считал отец. Немаловажным по тем временам считалось и то обстоятельство, что Микояну уже приходилось бывать за океаном. «У него там, — шутил отец, — поднакопилось знакомых». Вот этим последним обстоятельством отец и решил воспользоваться. Анастасу Ивановичу на официальное приглашение американского правительства рассчитывать не приходилось. Он отправился в США как гость деловых кругов.

19 января 1959 года президент принял Микояна в Белом доме. Конечно, говорили о Берлине. Конечно, точки зрения не сходились ни в чем, кроме одного, — ни в коем случае нельзя довести дело до войны. Микоян предложил встречу на высшем уровне по примеру женевской. Когда заседают пусть очень умные министры, они вынуждены строго придерживаться полученных директив. До высших руководителей точка зрения оппонента доходит множество раз переваренная в желудках внешнеполитических ведомств, окрашенная их симпатиями или антипатиями. На встрече в верхах за один день можно пройти путь, который с помощью дипломатии не преодолеть и за год.

Эйзенхауэр отреагировал пессимистически. По его мнению, женевская встреча не принесла результатов. Он не ощущал необходимости непосредственного общения. Если отцу так хочется, пусть соберутся министры. Что же касается Берлина, то тут вообще разговаривать не о чем. Западные союзники ни на йоту не отойдут от Потсдамских соглашений.

Отца не только разочаровал, но несколько уязвил ответ. Однако он сохранял оптимизм. Рассказы о встречах Микояна в США он комментировал с улыбкой, американцы еще сядут за стол переговоров.

Серго Микоян:

— При Хрущеве репрессий не было, но мороки хватало. Особенно у отца. Наши дачи находились по соседству, даже специальную калитку в заборе соорудили, чтобы отец с Никитой Сергеевичем могли общаться. Они обычно гуляли после ужина, и Хрущев ежесекундно выдавал какие-то идеи: то Академию наук решит разогнать («Академики ни черта не делают, а получают по пять тыщ!»), то преобразовать девятые и десятые классы в «фабзауч» («Я вон после фабзауча первым секретарем работаю»). Во многих случаях отцу удавалось хрущевский пыл остудить, но порой Никита был неуправляем.

Он как-то задался вопросом: почему наш парламент такой дохлый? Буржуазия разрешает своим депутатам спорить с президентом, вызывать на ковер премьер-министра. Конечно, они потом поступают так, как им нужно. Но зато есть видимость демократии.

Брежнев, занимавший тогда пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР, по мнению Хрущева, на пост главы «демократического» парламента не годился. Леонида Ильича назначили вторым секретарем ЦК, а моего отца председателем.