Гравилет «Цесаревич». Фантастические произведения - Вячеслав Рыбаков

На будущий год в Москве

Все лучшее, как всегда – детям

На чужом, на чужом языке я пою.

Мой напев монотонно-суровый.

И ряжу я печаль и надежду свою

В звуки песни чужой, как в оковы…

В этой пустынной ночи нельзя указать никакого пути. Можно только помочь людям ждать, приготовив свои души в надежде, что забрезжит рассвет и дорога появится там, где никто не ожидал.

Шмон тянулся невыносимо медленно; минуты едкой щелочью натужно цедились по нервам. И не помещались в них, грозили разорвать. Троих уже отфильтровали, мучился четвертый. Не миновать и пятому, а может, и шестому – времени должно было хватить, и кто окажется пятым и шестым – хрен знает. На кого бог пошлет. Подавляло и бесило чувство даже не страха – ну чего, в сущности, бояться-то? чего они, в сущности, могут такого уж сделать, ур-роды? – но унижения: везде ты уже как бы вполне самостоятельный, самодостаточный человек, свободный гражданин в свободной стране: хочешь – сплюнул, хочешь – пива дернул, все дороги открыты; и только тут, в проклятом застенке, у тебя никаких прав, одни обязанности; становишься, будто детсадовский, снова мелочью, пылью, сопляком подневольным, типа в ГУЛАГе каком-нибудь.

Ну и, конечно, очень не хотелось оказаться у доски.

Впрочем, пока такой наезд как бы не грозил; Толян тянул капитально, дебил дебилом. Старик Хотябыч – выцветший и заскорузлый, в кривых пыльных окулярчиках, одной ногой на пенсии препод (все знали, что со свистом ушел бы и двумя, да голодать почему-то не хотел), получивший погонялу свою за страсть к делу и не к делу жалобно взывать «хотя бы» («Хотя бы это вы могли выучить!», или: «Хотя бы дату вы могли запомнить! Ведь скоро все мы будем торжественно отмечать эту знаменательную годовщину!»), – поставив локоть на открытый классный журнал и подпершись кулачишком, снизу вверх смотрел на Толяна и терпеливо, с привычной тоской внимал.

– Ну… это… – тянул Толян. – Я и говорю… Советские с немцами тоже один раз конкретно повоевали, под этим… ну… Сталинградом…

– Можешь показать на карте? – тут же прикопался Хотябыч.

Вот садюга.

Лэй слегка расслабился и перевел дух. Даже откинулся на спинку стула. Теперь призовая игра еще минут на пять, стопудово.

Толян, морщась, будто закусил мухомором, заторможенно повернулся к косовато прикнопленной к доске карте и принялся близоруко обнюхивать ее от Кольского полуострова до Турции и обратно. Он не прикалывался – все было у него от природы. Такой уж интеллект.

– Он располагался на Волге, – через некоторое время подсказал Хотябыч. – Фашисты хотели отрезать индустриальный центр страны от бакинской нефти, а ее тогда возили главным образом по воде.

Если он надеялся этак ненавязчиво вложить Толяну в башню хоть напоследок еще одну крупицу никому не нужных сведений, то облом ему. Лэй по себе знал – Толян сейчас просто ни фига не слышит. Воспринял Волгу – и хватит, хорошенького понемножку. Круги Толянова носа над картой стали менее размашистыми – Волга вещь приметная, он ее скоро засек. Не помогло.

– А потому, что он располагался на Волге, – не выдержав томительного ожидания, Хотябыч повел свою былину дальше, – его потом переименовали. Нельзя же было, чтобы город назывался именем величайшего убийцы, правильно?

– Ну и как его тогда искать? – сварливо спросил Толян.

– Его назвали… – Хотябыч цедил через час по чайной ложке. – По имени… Волги.

Снова настала тишина. Толян вновь трудился.

– Волгоград, – сказал он еще через минуту, ткнул пальцем и протяжно вздохнул с чувством глубокого удовлетворения: вес взят!

– Верно, – неподдельно обрадовавшись, согласился Хотябыч. – Молодец, хорошо. И что же там случилось, под Сталинградом?

– Ну… – после долгой паузы возобновил показания Толян. – Они… Они там долго бились и никто никого никак не мог победить. Но потом прилетели американцы и всех немцев сверху разбомбили, и тогда советские по пояс в снегу пошли вперед.

Откуда он взял эту угарную картинку: по пояс в снегу? Лэй едва не прицокнул языком от восхищения.

– Хорошо, – повторил Хотябыч и несколько раз кивнул, но в голосе уже не было радости, а лицо его жалось и ежилось, точно теперь уж это он кусал лимоны; небось при коммуняках иначе учить приходилось, подумал Лэй, по сю пору старый успокоиться не может. Все знали, что Хотябыч проработал здесь учителем истории сорок лет с хвостиком – той зимой круглая дата стряслась, педсостав отмечал.

Интересно, подумал Лэй, а как конкретно-то дело было? Под Сталинградом там, и вообще… Фиг узнаешь.

Интересно, а вот когда, скажем, родаки учились в учебниках больше вранья писали или меньше? Наверное, не меньше. Только, наверное, в другую сторону. Но, блин, врать про себя, чтобы выглядеть получше, – естественно, по жизни все нормальные так делают. Иначе на рынке и пяти минут не продержишься, схарчат. А вот врать про себя, чтобы выглядеть хуже… Дурка, в натуре.

Но разве это про себя? Это ж про СССР…

Хорошо Толяну: сам он в том, что сообщал, ни фига не сомневался; не то чтобы верил каждому слову свеженького учебника, авторитетно изданного при финансовой поддержке международного фонда «Истинное наследие», – просто ему вообще навалить было, где там конкретно говорят, а где гонят…

– Это ты знаешь, – с отчетливым внутренним усилием выдавил Хотябыч. – А вот скажи нам, пожалуйста… Как же все-таки получилось такое противоречие, что тоталитарный Советский Союз оказался в союзе не с тоталитарной Германией против прогрессивных мировых демократий, а наоборот, в союзе с демократиями против Германии? Казалось бы, нелогично…

Толян опасливо отступил от доски – чувствовалось, что близость карты его буквально шпарит, типа ее только что привезли из учиненного неграмотными коммунистами Чернобыля; потом приосанился и расправил плечи. Вопрос не требовал знаний; знай себе грузи насчет идей, да громких слов побольше. Типа по пояс в снегу. Толян такие вопросы любил. Впрочем, кто таких вопросов не любит?

– Всему виной азиатская хитрость кровавого кремлевского диктатора Сталина, – с радостным клекотом полетел в жаркие страны Толян. – Гитлер вовсе не собирался нападать на СССР, он дружить с ним хотел, но Сталин его спровоцировал. Ученым уже давно стало известно, что по большевистскому плану… это… «Гроза» СССР должен был напасть на Германию. Но это историческое открытие не объясняло всех фактов, были противоречия и… это… нестыковки. Но все встало на свои места, когда стало ясно, что «Гроза» был планом не настоящего нападения, а… это… демонстрационной подготовкой нападения, чтобы Гитлер, когда его разведка об ней ему донесет, испугался и напал первым. Тогда Сталин выставил свой режим как жертву агрессии и получил поддержку могучих западных демократий, и даже сам чуть было не влился в мировое сообщество… из-за этого в конце войны и после нее смертельная опасность висела над человечеством…