Избранное - Борис Сергеевич Гусев

33

— Садитесь, Федор Аниканович, — любезно предложил Пронин.

Федя сел, не развалясь, но вполне непринужденно.

— В парткоме есть мнение: послушать ваш отчет, — объявил Пронин.

Помедлив мгновение и собравшись с мыслями, Федя спросил, чем это вызвано.

— Речь — о качестве, вопрос актуальный, я бы сказал: всегда актуальный. А что вас, собственно, удивляет? Хотим послушать, как идут дела на опытном производстве.

— Что, были сигналы? — насторожился Федя.

— Да ведь смотря что считать за сигнал? Если иметь в виду жалобы или анонимные письма, то таковых нет. А коммунисты заходят к нам, делятся своими соображениями, высказывают мнения… Для нас это тоже сигналы, они идут постоянно.

— Ясно… И что, создается комиссия?

— Ну, разумеется, вопрос будут готовить как положено. Члены комиссии ознакомятся с положением дел на этом участке. — Пронин развел руками, ему приходилось говорить то, что само собой подразумевалось.

— Можно узнать, кто включен в комиссию?

— Конечно. Для этого я вас и пригласил. Надеюсь, что и товарищ Рузин поможет членам комиссии глубже и объективнее разобраться.

Пронин показал ему список, он был составлен продуманно, и в него входило ученых и производственников — поровну, правда, в комиссию входил и Остров, прежде всегда относившийся к Феде слегка скептично.

— Что ж, мы только рады будем, — сказал Федя.

Уже по дороге к себе Федя подумал: то, что его будут  с л у ш а т ь, уже есть признание. Глебова ни разу не слушали на парткоме. Слушают, чтоб распространить положительный опыт. А если и найдут недостатки, покритикуют — пусть! Это всегда полезно, а что сделано, то сделано. И Федя стал прикидывать, что сделано положительного. И насчитал немало. И по росту производительности труда, и по внедрению новой техники. Освоены новые виды продукции. Никаких особых конфликтов не возникало. Конечно, если задаться целью копать, всегда можно найти… Но сейчас это не принято.

Вернувшись к себе, Федя велел свистать всех наверх. Явились оба зама и начальники цехов. Четко, в сдержанных выражениях Федя информировал своих подчиненных о намерении парткома и дал указание способствовать работе комиссии с тем, чтобы товарищи объективно, без предвзятости, разобрались.

— А какой вопрос именно? — спросил Рузин.

— По опыту распространения. Тут и рост производительности, и внедрение новых передовых методов. И вообще надо готовиться.

— И по кадрам?

— И по кадрам.

— Словом, отчет!

— Ну да, отчет, как обычно…

— Но чаще все-таки они выносят какой-то определенный конкретный вопрос. Это бы лучше.

— Вопросы достаточно определенные, Владимир Иванович.

Рузин посапывал трубкой, анализировал. Он смотрел на это более пессимистически. Допустим, слушали б, как распространяется на производстве почин Смирнова или Веретёхина. Постановили б: не распространяется, усилить пропаганду. Дали б рекомендацию, делов-то! Но если поставлен отчет, значит, практически проверка всей работы, по всем позициям. Уже при новом директоре. И Рузин стал прикидывать, как это может отразиться на его положении как первого зама. Под кого подводят лопату?

— Надо кликнуть Пашу Коридова, он всегда в курсе, — снял трубку Федя, когда они с Рузиным остались одни.

— Вряд ли, это не его каналы, — заметил Рузин, и Атаринов послушно положил трубку на рычаг.

Настроение его ухудшилось. Он почувствовал, что нуждается в умном советчике, и сейчас с надеждой смотрел на Рузина.

— Кто их знает, а возможно, все проще, — как бы побеждая собственные сомнения, сказал Рузин. — Запланировали, решили  п о с л у ш а т ь… И нам же поручат составить проект решения совместно с комиссией. Возможно и так?

— Но нам надо все-таки быть готовыми. — Федя значительно поднял палец.

— Это понятно, — кивнул Рузин и снова задумался.

Наибольшее беспокойство вызывала мастерская Хрусталева, так ее по-прежнему неофициально продолжали называть.

— Как специалист Никифоров, конечно, послабее предшественника. Но с документацией вроде благополучно, — промолвил Рузин.

— Это тоже немаловажно, чтоб ни приписок, ни фиктивных нарядов. Владимир Иванович, я вас прошу лично проследить за этим.

— Все понятно, — вздохнул Рузин, — хотя в известной степени все это условно, — вдруг обескуражил он шефа.

— Если так, вообще все условно!

«„Послабей предшественника…“ Смешно! — думал Федя, когда Рузин ушел. — Никифорову до Хрусталева как до звезды небесной! Но вот пожалуйста, Хрусталева нет, а дело идет и, между прочим, план выполняется и даже перевыполняется. И никакой катастрофы не происходит. Все потому же: н е  э т о  р е ш а е т! Ну? Факт же! По идее, если б это решало, Никифорову следовало б сказать: дорогой товарищ, ну, не тянешь ты, не тянешь, и к тебе никто не обращается за помощью, ты и чертежи-то с трудом читаешь, а до седых волос дожил… Чем же ты занимался, дорогой друг?! И в характеристике одни комплименты: «Уравновешен. Умеет находить контакт с коллективом. Пользуется авторитетом». А соосность ты мне найдешь?! Не слыхал? Вот поэтому у нас все так и идет…» — вздохнул Федя и вызвал Никифорова.

Потом он задумался о себе. Недавно во ВНИИЗе снова открылась вакантная должность заместителя генерального директора. Федя ожидал, предложат ему — не предложили. Почему? В любом случае уж он-то, Федя, больше подходил для этой должности — кадровый работник, знает производство, прошел многие ступени… Так, если по-человечески, законно должен быть он. И кандидат, и член ученого совета — все сходится! Нет. Не захотели. Бог с ними, дело не в этом. А если б по справедливости? Могли предложить! Вполне.

34

— Привет, прошу садиться, — встретил Федя вошедшего к нему