Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

— Насколько хорошо ты знаешь Арушу и окрестности?

— Я два года работал там на лесозаготовительную компанию. Мы вырубали деревья на нижних склонах Меру. Так что те места я знаю неплохо.

— На реке Юса есть военный форт?

— Есть. Местные называют его Сахарным замком, потому что он выкрашен в белый цвет. На стенах башенки и все такое. В общем, как на рисунке в детской книжке.

— Мы полетим туда. Как думаешь, сможешь найти форт с воздуха?

— Я на аэроплане никогда не летал, но такое сооружение и слепой не пропустит.

— Хорошо. Будь готов отправиться завтра утром, с первым светом.

— Даже не верится, сэр. — Хенни ухмыльнулся. — Могу помочь с заправкой и обслуживанием.

— Насчет этого не волнуйся — техническими вопросами займется Густав. Ты летишь не для этого. Я хочу, чтобы ты представил меня одному твоему старому другу.

Солнце еще не поднялось над горизонтом, когда «Бабочка», пробежав по полю, оторвалась от взлетной полосы. Предрассветный воздух дышал прохладой, и все в кабине кутались во что придется. Поднявшись на три тысячи фунтов, граф повернул на юг, а вскоре после того, как они пролетели над краем Рифтовой долины, желтый диск выкатился из-за края неба и озарил лучами громадный горный массив Килиманджаро, который, даже находясь в сотне миль, доминировал на южном горизонте.

Ева сидела позади, так что управлявший аэропланом граф Отто ее не видел. Укрывшись от ветра брезентовой накидкой, она натянула на голову летный шлем и опустила защитные очки. Густав и Хенни тоже сидели впереди, не отводя глаз от менявшейся внизу картины. Никто из них не оглядывался, и это было непривычно, странно — обычно все только и смотрели на нее. Наконец-то ей не нужно притворяться. Наконец-то можно дать волю чувствам, которые постоянно приходилось держать на коротком поводке.

Далеко внизу протянулась огромная бурая равнина, растянувшаяся во всю ширину Рифтовой долины. Бескрайние просторы только усиливали ощущение одиночества. Ева чувствовала себя маленькой и незначительной, оторванной от естественных человеческих контактов, отрезанной от сколь-либо значимого общения. Заглядывая в бездну отчаяния, она не могла сдержать слез. Первых слез с того холодного ноября шесть лет назад, когда, стоя на краю могилы, смотрела, как забрасывают землей гроб с телом отца. С тех пор она оставалась одна. Шесть лет. Слишком долго.

Спрятавшись за дымчатыми стеклами очков, Ева плакала. Молча, пряча слезы. Внезапная слабость пугала ее. За все те годы, что ей пришлось жить среди иллюзий и разочарований, вести бесконечную игру в мире теней и зеркал, она еще ни разу не испытывала ничего подобного. Она всегда была сильной. Всегда знала, что нужно делать, что от нее требуется. Всегда оставалась твердой и решительной. Теперь что-то изменилось, и она не понимала, что именно.

Ева вдруг почувствовала, как аэроплан ложится на крыло, и, подняв голову, увидела впереди высокую гору. Она так глубоко ушла в свои мысли, что не сразу смогла вернуться в реальность. Гора не могла быть настоящей, потому что как будто парила на серебряном облаке. А если гора не настоящая, то, может быть, она послана ей как маяк надежды? Или это благословенный рай, где можно спрятаться, укрыться от преследующей ее волчьей стаи? Голову заполнили мысли, столь же эфемерные, как и эта чудесная, плывущая на облаке гора.

А потом — ее как будто толкнуло — она поняла, что гора явилась вовсе не из мира грез. Это Лонсоньо! И облако, на котором она как бы парила, было клубящимся у основания седым туманом. На ее глазах туман начал редеть, таять под солнечными лучами, и за ним проступил величественный массив.

Ева почувствовала, как отчаяние, словно старая кожа, сползает с нее, уступая место новым силам. И перемена, случившаяся столь внезапно, нашла вдруг объяснение. До сих пор она считала, что держится на проложенном курсе только за счет силы, а теперь осознала — ей помогали покорность и смирение. И шла она той дорогой лишь потому, что все остальные были для нее закрыты. Теперь все изменилось. Не отчаяние наполнило ее, но надежда. Надежда, превосходящая все прочее.

— Надежда, берущая начало в любви, — прошептала она.

Никогда прежде Ева не встречала мужчину, которого могла бы полюбить. Которому могла бы довериться. Которому могла бы открыть все свои тайны. Вот почему новые чувства казались такими чужими. Вот почему она не сразу разобралась в них. Теперь она нашла наконец человека, который пробудил в ней надежду. До сего момента Ева сопротивлялась, потому что знала его так же мало, как и он — ее. Стена сопротивления рассыпалась. Наперекор всему она уступила. Впервые в жизни она нашла того, кому могла довериться без всяких условий, полностью и целиком.

Новая, только что родившаяся надежда остановила слезы и укрепила решимость. «О, Баджер, Баджер! Я знаю, дорога, по которой нам предстоит пройти вместе, трудна и длинна. На нашем пути множество ям и ловушек. Но я также знаю, что вместе мы преодолеем все трудности и поднимемся на нашу вершину».

Воздушные каньоны вели их вперед и вперед, к вечным снегам и сияющим ледникам вознесшейся к небесам Килиманджаро, накрывшей все вокруг своей тенью. Кружащие между тремя вулканическими вершинами ветра швыряли «Бабочку» как игрушку, но она вырвалась из-под влияния великана, выплыла из тени в свет. И почти сразу впереди встал другой горный хребет, совсем не похожий на тот, что остался у них за спиной. Если Килиманджаро представлялся Еве мужчиной, то Меру была женщиной — пониже, более мягких очертаний, кутающаяся в наряд из густых зеленых лесов, а не в боевое облачение из камня и льда.

Хенни Дюран указал графу новый курс, и аэроплан, резко повернув, прошел над плавными склонами Меру и приютившимся у ее основания городком Аруша. Хенни снова протянул руку, и все увидели отливающие белизной стены вознесшегося над рекой форта. Подлетев ближе, они заметили и трепещущий на ветру флаг — черный двуглавый орел на красно-желто-черном фоне.

Аэроплан прошел над самыми стенами, и стоявшие на них люди в форме задрали головы. Из открывшихся ворот выехал автомобиль и, оставляя за собой хвост пыли, покатил к открытой площадке на берегу Юсы. Граф с довольным видом кивнул: машина представляла одну из последних моделей «Мирбах мотор». Впереди сидели двое мужчин.

По просьбе высокого гостя хозяева расчистили участок берега, но посадочная полоса больше напоминала непаханое поле, а по краям ее, в опасной близости, лежали поваленные деревья. В дальнем конце полосы реял ветроуказатель. Все было выполнено в строгом соответствии с указаниями, переданными графом в телеграмме полковнику фон Леттов-Форбеку. Посадка прошла гладко, и «Бабочка» лениво подкатилась к присланной из форта машине. У открытой дверцы их поджидал офицер в серой полевой форме и тропическом шлеме.

Как только Отто фон Мирбах спустился по трапу на землю, офицер шагнул ему навстречу. Был он высок, сухощав, но широк в плечах. У горла красовался Железный крест первой степени. В коротко подстриженных усах проступала седина. Взгляд пронзительный и твердый.

— Граф Отто фон Мирбах? — спросил он, козырнув гостю. — Честь имею, полковник Пауль фон Леттов-Форбек.

Резкий, отрывистый голос мог принадлежать лишь человеку, привыкшему командовать, а не повиноваться.

— Здравствуйте, полковник. После долгой переписки рад познакомиться с вами лично.

Пытливо вглядываясь в черты полковника, граф крепко пожал ему руку. Готовясь к путешествию в Африку, он навестил военное министерство на Унтер-ден-Линден, где ему позволили ознакомиться с личным делом фон Леттов-Форбека. Содержимое документа произвело на графа сильное впечатление. Во всей армии не было, пожалуй, второго офицера соответствующего ранга, имеющего за спиной такой же боевой опыт. Он принимал участие в подавлении «боксерского» восстания в Китае. Сражался под командованием фон Трота в Германской Юго-Западной Африке во время жестокого уничтожения гереро. Тогда погибло более шестидесяти тысяч мужчин, женщин и детей — более половины всего племени. Затем Пауль фон Леттов-Форбек командовал шютцтруппе в Камеруне. Германская Восточная Африка была его последним назначением.