Сталин. Путь к власти - Юрий Емельянов

Проявляя активность в борьбе против Троцкого, Сталин в то же время возражал против жестких мер, которые могли бы спровоцировать ненужные волнения среди членов партии, и, вопреки позиции Зиновьева и Каменева, настаивал на том, чтобы оставить Троцкого в политбюро. С первых же дней возникновения «новой» оппозиции Сталин старался остановить развитие конфликта, предлагая компромисс до начала XIV съезда. В своем отчетном докладе на этом съезде он игнорировал возникшие разногласия и обращал внимание на то общее, что объединяло партию. Хотя Сталин был резок в своих оценках и обвинениях, на протяжении двух лет полемики с «новой», а затем «объединенной» оппозицией он не раз выступал за компромиссные решения, возражая против немедленного исключения Троцкого, Зиновьева, Каменева из партии.

Члены партии видели, что Сталин поступал со своими противниками примерно так же, как всегда поступали с «уклонистами» в прошлой истории партии. После сурового осуждения и признания ими своих ошибок лидеры оппозиции могли рассчитывать на то, что их оставят на прежних постах. На первых порах Сталин воздерживался от «отсечения» видных деятелей, и лишь затяжная борьба с Троцким, Зиновьевым и их сторонниками привела к изменению способов их наказания. Кроме того, было очевидно, что какие бы обвинения ни бросали ему в лицо, Сталин готов был закрыть на это глаза, если дискуссия носила келейный характер и «сор не был вынесен из избы». По этой причине он был готов простить Бухарину и «Чингисхана», и «интригана» и предложить ему компромисс.

Позже эти действия Сталина были расценены как проявление иезуитского коварства, направленного на то, чтобы разбить своих соперников по частям, а затем уничтожить. Однако в противовес этому утверждению можно привести примеры того, что Сталин был готов проигнорировать былое участие в оппозиции, колебания, закулисные интриги и резкие слова в свой адрес и оставить людей на высоких постах, если они прекращали внутрипартийную борьбу. Несмотря на то, что Н.С. Хрущев был троцкистом, а А.А. Андреев играл видную роль в троцкистской оппозиции, Сталин способствовал избранию их в политбюро. И хотя Андреев обещал поддержку «правым», как следовало из беседы Бухарина с Каменевым, он оставался в политбюро до 1952 года, пока не утратил трудоспособности. И Калинин, считавшийся «правым», и «колебавшийся» между Сталиным и «правыми» Куйбышев оставались руководителями страны до самой смерти. Не стремился Сталин избавиться ни от Орджоникидзе, который не раз «ругательски ругал» его и настаивал на смещении Сталина с поста генсека, ни от Ворошилова, имевшего репутацию то «правого», то «колеблющегося» (а Троцкий даже видел в нем потенциального Бонапарта, который свергнет Советскую власть). Только иезуитским коварством нельзя объяснить, почему Рыков, который вместе с Бухариным участвовал в оппозиционных выступлениях 1928 – 1929 годов, остался на посту председателя Совета народных комиссаров до конца 1930 года. Разумеется, этот пост могли уже в начале 1929 года занять многие из последовательных сторонников Сталина.

Вряд ли готовность Сталина пойти на компромисс со вчерашними противниками или забыть былые колебания и резкие слова в свой адрес объяснялась его добротой или мягкостью. Скорее всего это был трезвый политический расчет. Во-первых, для Сталина было очевидно, что в случае провала «генеральной линии» партии те, кто не был причастен к ее проведению, получили бы в руки козыри. Поэтому было важно добиваться не низвержения своих противников с политического Олимпа, а их отречения от политических взглядов, добиваться, чтобы они поддерживали «генеральную линию» партии и даже активно участвовали в работе единой «команды». Во-вторых, Сталин отдавал себе отчет в том, что изгнание из руководства всех, кто когда-либо проявил колебания или высказывался против него, могло превратить нетвердых сторонников в яростных врагов не только его лично, но и правительства, а затем и строя. В-третьих, частые и широкомасштабные низвержения с политического Олимпа прославленных руководителей страны свидетельствовали бы о неустойчивости «генеральной линии» и дискредитировали бы партию. Положение партии в стране никогда не было абсолютно незыблемым, и разлад в руководстве мог бы стать поводом для выступлений против строя. Поэтому даже в тех случаях, когда расставание с бывшими коллегами по политбюро было неизбежным, Сталин старался сделать его постепенным и не превращать в групповое изгнание.

В-четвертых – как бы это ни противоречило наиболее устойчивым представлениям о Сталине, – он не был заинтересован в том, чтобы оказаться окруженным теми, кто во всем с ним соглашался. Вопреки расхожим представлениям, Сталин не только не подавлял инакомыслие в процессе обсуждения различных вопросов, но активно его поощрял. Это признавали даже такие его противники, какими стали после его смерти Микоян и Хрущев. Описывая ход заседаний политбюро при Сталине, А.И. Микоян свидетельствовал: «Каждый из нас имел полную возможность высказать и защитить свое мнение или предложение. Мы откровенно обсуждали самые сложные и спорные вопросы (в отношении себя я могу говорить об этом с полной ответственностью), встречая со стороны Сталина в большинстве случаев понимание, разумное и терпимое отношение даже тогда, когда наши высказывания были ему явно не по душе. Он был внимателен и к предложениям генералитета. Сталин прислушивался к тому, что ему говорили и советовали, с интересом слушал споры, умело извлекая из них ту самую истину, которая помогала ему потом формулировать окончательные, наиболее целесообразные решения, рождаемые, таким образом, в результате коллективного обсуждения. Более того, нередко бывало, когда, убежденный нашими доводами, Сталин менял свою первоначальную точку зрения по тому или иному вопросу».

Даже такой нерасположенный к Сталину мемуарист, как Хрущев, признавал: «И вот что интересно (что тоже было характерно для Сталина): этот человек при гневной вспышке мог причинить большое зло. Но когда доказываешь свою правоту и если при этом дашь ему здоровые факты, он в конце концов поймет, что человек отстаивает полезное дело, и поддержит… Бывали такие случаи, когда настойчиво возражаешь ему, и если он убедится в твоей правоте, то отступит от своей точки зрения и примет точку зрения собеседника. Это, конечно, положительное качество».

Забота Сталина о единстве партии обеспечивала ему широкую поддержку у рядовых коммунистов. Джерри Хаф имел основания признать Сталина «выразителем могучих тенденций в большевизме (особенно националистического направления и стремления к индустриализации)».