Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

— А потом, когда со всеми делами будет покончено, ты ведь отвезешь меня на гору Лонсоньо? — упорствовала Ева.

— Какая ж ты настырная. — Граф развел руками. — Хорошо. Давай договоримся. Я отвезу тебя к этой ведьме после того, как убью своего льва.

Ее настроение снова переменилось. Только что беспечная и веселая, она как будто закрылась маской. Еще минуту назад Леону казалось, будто он вот-вот разглядит что-то под приподнявшейся вуалью, но Ева снова отступила, отгородилась стеной холодного безразличия.

Лошадям требовался отдых, и около полудня устроили привал в небольшой рощице на поросшем тростником берегу безымянной речушки. Через час, когда приготовились продолжить путь, Ева вдруг покачала головой и раздраженно воскликнула:

— У меня на правом стремени застежка защелкнулась!

— Кортни, посмотрите, что там, и исправьте, — распорядился граф. — И позаботьтесь, чтобы ничего подобного больше не случалось.

Бросив поводья Лойкоту, Леон быстро подошел к Еве. Она немного подвинулась, чтобы он мог взглянуть на стремя, но не ушла. От графа их скрывал круп лошади. Предохранительная собачка и вправду защелкнулась, хотя еще утром, в деревне, когда Леон проверял сбрую, все было в порядке. Он наклонился, и тут Ева вдруг дотронулась до его руки. Сердце как будто сорвалось в галоп. Похоже, Ева нарочно защелкнула застежку, чтобы на мгновение оказаться с ним наедине. Он взглянул на нее исподтишка. Она была так близко, что ее дыхание касалось его щеки. Леон не почувствовал аромата духов, но от нее веяло теплом и уютом, как от пушистого, напоенного молоком котенка. Их взгляды встретились, и он проник за прекрасную маску в глубину бездонных фиалковых глаз.

— Мне нужно попасть на эту гору. Я знаю, там меня что-то ждет, — шепнула Ева так тихо, что через секунду Леон засомневался, что вообще что-то слышал. — Он никогда не отвезет меня туда. Это должны сделать вы. — Она выдержала едва заметную паузу и умоляюще добавила: — Пожалуйста, Баджер.

От этой прочувствованной просьбы у Леона перехватило дыхание. Боже, она назвала его Баджером, барсуком-медоедом.

— В чем дело, Кортни? — крикнул граф, похоже, уже заподозривший неладное.

— Собачка защелкнулась. Это могло плохо закончиться для фрейлейн фон Вельберг. — Достав нож, Леон разжал защелку и посмотрел на Еву. — Все будет хорошо.

Шанс был слишком хорош, чтобы его упускать, и он мимолетом погладил ее по тыльной стороне лежащей на седле ладони. Ева не убрала руку.

— Побыстрее! Надо спешить, — поторопил их граф. — Мы и без того потеряли здесь много времени. Я хочу сегодня вылететь в Найроби, и у меня нет ни малейшего желания садиться в темноте.

Остаток пути прошли рысью, не останавливаясь, тем не менее, когда, поднявшись по трапу, втиснулись в кабину «Бабочки», солнце умирало на горизонте, как окровавленный морани на щите. При всей своей неопытности Леон понимал, что граф сильно рискует. В это время года вечерние сумерки длились недолго, не больше часа.

Поднявшись над стеной Рифтовой долины, они еще успели ухватить последние солнечные лучи, но земля внизу уже укрылась непроницаемым пурпурным покрывалом. Внезапно солнце свалилось за горизонт, и наступила тьма, как будто кто-то задул свечу.

Они долго летели в темноте, пока Леон не заметил далеко впереди крошечные и почти неразличимые, как светлячки на огромном ночном поле, огни города.

Было совсем темно, когда Отто прошелся наконец над полем для поло, высматривая посадочную полосу. Внезапно в разных концах поля вспыхнули фары двух грузовиков. Это Густав Килмер, услышав шум двигателей «Бабочки», поспешил на выручку любимому хозяину.

Ориентируясь на огни, фон Мирбах посадил аэроплан мягко и осторожно, как наседку на кладку яиц.

После полета в Перси-Кэмп и приключения с раненым буйволом в буше Леон полагал, что граф вспомнит наконец зачем явился в Африку, и займется настоящей охотой. Его предположения оказались неверны.

На второе утро после возвращения из Перси-Кэмп и рискованной ночной посадки на поле граф фон Мирбах сидел за столом, на котором возвышалась целая горка писем. Каждое из них содержало ответ на официальные рекомендательные письма из германского министерства иностранных дел, доставленные Максом Розенталем всем значимым лицам Британской Восточной Африки.

Сидевшая напротив Ева вяло перебирала разложенные на подносе фрукты и слушала отрывки, которые специально для нее зачитывал вслух граф. Казалось, все местное общество только о том и мечтает, чтобы принять у себя такого человека, как Отто фон Мирбах. В Найроби, как и в любом колониальном городе, людям достаточно самого незначительного предлога для устройства приема или бала, а приезд высокого германского гостя стал вторым по значимости — после открытия клуба «Мутайга» — событием за последние несколько лет. В каждом письме лежало приглашение.

Губернатор Британской Восточной Африки давал специальный обед в здании колониальной администрации. Лорд Деламер планировал официальный бал в своем новом отеле «Норфолк». Распорядительный комитет клуба «Мутайга» единогласно избрал графа своим почетным членом и в пику Деламеру вознамерился задать бал по случаю приема в свои ряды нового члена. Командующий вооруженными силами его величества в Восточной Африке не собирался стоять в стороне: Пенрод Баллантайн приглашал гостя на банкет в полковой столовой. Лорд Чарли Уорбойз уже выразил намерение принять пару в своем обширном поместье на краю Рифтовой долины. Местный «Клуб любителей поло» проголосовал за включение графа в состав команды и пригласил выступить в матче против КАС в первую субботу следующего месяца.

Произведенный им фурор вовсе не оставил немецкого гостя равнодушным, и Леон, слушая обращенные к Еве комментарии графа, все отчетливее сознавал, что отъезд из Найроби переносится в неопределенное будущее. Граф принял все приглашения и в качестве ответного жеста решил закатить впечатляющую серию обедов, банкетов и балов в клубе «Мутайга», отеле «Норфолк» и на территории Тандала-Кэмп. Теперь стало понятно, зачем он прислал сюда из Германии столько мебели, посуды, продуктов и выпивки.

Вершиной продемонстрированного графом гостеприимства, моментально принесшей ему всеобщую популярность и снискавшей расположение едва ли не всех жителей Найроби, стал «день открытых дверей». Отто фон Мирбах объявил, что приглашает желающих на пикник на территории поля для поло. Кульминацией этого события должны были стать демонстрационные полеты и катание высокопоставленных лиц, таких как губернатор, лорд Деламер, Уорбойз и бригадир Баллантайн, на аэропланах. Затем в дело вмешалась Ева, стараниями которой последнее распространилось на всех мальчиков и девочек в возрасте от шести до двенадцати лет: им был обещан полет над городом.

Город жил предвкушением праздника. Дамы мечтали о том, чтобы превратить мероприятие в кенийское подобие Аскота. Простой пикник постепенно обретал масштабы события едва ли не королевского уровня. Лорд Уорбойз пожертвовал тремя сотнями телят. Члены Женского института не отходили от печей, готовя торты и пироги. Лорд Деламер, взяв на себя обеспечение праздника пивом, послал срочную телеграмму в расположенную в Момбасе пивоварню и получил твердое заверение в том, что требуемое количество напитка будет отправлено в ближайшие дни. Новость о грядущем событии расползалась по окрестностям, и уже владельцы далеких ферм готовили фургоны к путешествию в столицу.

В городе имелось всего лишь четыре портнихи. И спрос на услуги резко подскочил. В парикмахерских на Мейн-стрит стригли и подравнивали бороды. В школе для мальчиков и католической школе для девочек объявили выходной. По классам прошел слушок, что каждый, кто совершит полет, получит от немецкого графа памятный подарок, миниатюрную модель «Бабочки».

В конце концов водоворот лихорадочной активности захватил и Леона. Отто фон Мирбах пришел к выводу, что справиться с оравой жаждущих прокатиться детишек ему не по силам. Одно дело развлекать взрослых, серьезных гостей и совсем другое — возиться с отпрысками. В разговоре с Евой граф заметил, что не имеет ничего против детей вообще, но не готов принимать их такими, каковы они есть в реальной жизни, шумными, галдящими, надоедливыми.