Железная маска (сборник) - Теофиль Готье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Крильон пнул неподвижное тело носком сапога и произнес:
– Падаль она и есть падаль. Надобно зарыть ее где-нибудь в дальнем углу сада.
– Ошибаетесь, генерал, – возразил гасконец, – я совершенно уверен, что этот господин жив!
– Ну, так пусть его уберут отсюда!
Дюжий де Шомбург взвалил бесчувственное тело маркиза на плечо и двинулся вслед за де Келюсом и д’Эперноном.
Как только они отдалились, генерал снова обратился к королю:
– Именем ваших предков, сударь, – уберите шпагу в ножны!
– Да кто же, в конце концов, этот господин? – поразился король.
– Единственный, не считая меня, искренний друг вашей милости!
– Что это вы такое говорите, Крильон? – возмутился гасконец. – Я знать не знаю этого господина!
Вместо ответа генерал церемонно снял шляпу и провозгласил:
– Имя господина, стоящего перед вами, – король Франции!
Негромко вскрикнув от изумления, гасконец попятился, а затем далеко отбросил свою шпагу. Сталь зазвенела, наткнувшись в темноте на камень мостовой.
5Неожиданная откровенность начальника стражи не понравилась королю. Генрих был весьма не прочь побесчинствовать, но при единственном условии: его инкогнито должно остаться нераскрытым. Вот почему он с нескрываемым негодованием выкрикнул:
– Вы просто спятили, Крильон!
– Ничего подобного, сир!
– Кто этот господин?
Гасконец шагнул к королю и опустился на колено.
– Уж если вы, ваше величество, были столь великодушны, что скрестили со мной шпагу, то будьте великодушны и в остальном. Я прибыл в Блуа издалека с единственной целью – испросить себе аудиенцию у вашего величества, ибо у меня имеется важное поручение к вам!
– Кто же дал вам это поручение?
– Ныне покоящийся с миром король Карл IX на смертном одре! – взволнованно и торжественно проговорил гасконец.
– Вы говорите о моем брате? – вздрогнув, воскликнул Генрих. – Вы знали его?
– Мне не раз доводилось целовать его царственную руку, сир!
– Если это правда, сударь, кто бы вы ни были, я дозволяю вам исполнить это поручение!
– Сир, если мне не послышалось, вы недавно жаловались на усталость…
– Вы правы, так оно и есть. Что ж, отправимся в замок.
– Если это возможно, не сегодня, сир!
– Но почему?
– В этом доме находятся два беззащитных существа – старик и юная девушка. Фавориты вашего величества вынашивают преступные замыслы против них, и мне пришлось взять обоих под свое покровительство!
– Да кто же вы такой, если беретесь защищать кого попало?
– Клянусь, что назову свое имя во время аудиенции, которую вашему величеству будет угодно мне дать!
– Но я желаю знать это немедленно!
Чтобы унять королевский гнев, в беседу вмешался все это время безмолвствовавший де Крильон:
– Я надеюсь, что вы, сир, не откажете в этой просьбе человеку, за которого я готов поручится бессмертием собственной души!
– А если я все-таки откажу?
– В таком случае мне остается одно: посоветовать этому господину сохранять молчание до тех пор, пока ваше величество не отдаст приказ его пытать!
– Генерал! Не кажется ли вам, что вы позволяете себе слишком вольно держаться со своим королем?
– О, сир, если бы все ваши подданные брали с меня пример, вы бы неминуемо стали величайшим монархом на свете. Ведь и сердце, и голова у вас на своих местах, не то что у этих жалких червей, которые пресмыкаются у подножия вашего трона!
На сей раз Крильон попал туда, куда метил.
– Ладно! – уже гораздо мягче проговорил король. – Пусть этот господин пока держит свое имя в тайне. Но завтра я жду его в замке на утреннем приеме в моей опочивальне!
Гасконец снова опустился на колено.
– Вы, сир, достойный потомок великого короля-рыцаря! – произнес он. – Всем сердцем благодарю вас!
– Надеюсь увидеться с вами завтра! – обронил король. – Нам пора, Крильон! Бррр… Этот проклятый холод!
– Прошу прощения, сир! Позвольте мне сказать пару слов этому господину, перед тем как мы простимся.
Крильон шагнул к гасконцу, а тот, сжав запястье генерала, шепнул:
– Будьте немы как рыба!
– Зачем вы явились сюда? – взволнованно спросил Крильон.
– Я хочу лично присутствовать на заседании Генеральных Штатов.
– Вы?
– Именно так!
– Но ведь это все равно, что подставить обнаженную грудь под удары всех мечей, чьи владельцы кормятся щедротами де Гизов!
– Ах, мой Крильон, – смеясь и внезапно переходя на «ты» с пожилым воином, ответил гасконец. – Сдается мне, ты начинаешь сдавать! Неужели ты думаешь, что грудь, которую не сумела поразить шпага самого французского короля, столь уязвима для лотарингских принцев? Полная чепуха!
– Но вы-то, по крайней мере, здесь не в одиночестве?
– О нет! Со мною моя верная «фламандка».
– Что за «фламандка», объясните?
– А вот эта самая шпага. Ею мой дед сражался во Фландрии, и с успехом!
– Не выкована еще такая шпага, которую нельзя было бы сломать!
– Ба! Уж не струсил ли старина Крильон? Это, право, забавно! Спокойной тебе ночи! И король прав – становится все холоднее. Отправлюсь-ка я спать!
Спустя четверть часа после того, как безвестный гасконский дворянин имел неслыханную честь скрестить шпаги с самим королем Франции, ворота дома на извилистой улочке снова были наглухо заперты, а сам молодой человек вернулся под его гостеприимный кров.
В комнате первого этажа Берта де Мальвен горячо молилась Пресвятой Деве. При виде гасконца девушка в восхищении воскликнула:
– Вы спасли мне жизнь и честь, месье! – Заметив мимолетную улыбку на лице гостя, Берта вдруг смутилась и покраснела. Быстро справившись с собой, она продолжала: – Их было четверо, я видела, но нисколько не боялась! Я сразу поняла, что вас не одолеть и целой армии врагов!
Гасконец бережно взял в свои ладони маленькую ручку девушки и, почтительно коснувшись ее губами, воскликнул:
– Дорогая мадмуазель, все дело в том, что я был совершенно уверен: Господь не оставит меня, ибо он вверил мне, а не кому-либо другому защищать и беречь вас!
Затем они уселись рядом в просторных креслах – двадцатилетний юноша с горделивым взором, ускользающей усмешкой и сердцем истинного льва, и нежная белокурая голубка, чье сердце все еще неровно билось после пережитого, – и принялись весело болтать так, как болтают лишь в юности, поминутно заливаясь румянцем и волнуясь от близости друг друга.
Молодой гасконец немало порассказал о Наварре, о нравах и обычаях своих сородичей, о старых добрых порядках, царящих при дворе наваррских королей, а в заключение сказал:
