Приглашение в зенит (авторский сборник) - Георгий Гуревич

В таком духе он плел минут десять, нанизывая слова, осмысленные и бессмысленные. И те же слова отдавались в его мозгу чуть шепелявым эхом. Но все‑таки он устал, перевел дух, и, как обычно, в паузе громко прозвучали побочные мысли.

“Девчонку‑то я охмурил, — думал он, — выложил все приметы, как в учебнике. Анюта не распознала — практикантке куда же? Мужчина меня тревожит. Ладно, выдам еще порцию…”

Юля обернулась к профессору, даже рот раскрыла, чтобы сказать: “Готово, все ясно!” Но Леонид Данилович остановил ее жестом, и на свой лоб показал: “Сюда обратите внимание”.

Мнимый больной продолжал плести свое — о короле любви.

— Прекрати, Валентин, — сказал профессор четко.

Тот сбился, кинул на него быстрый взгляд, вспомнил, что он не должен слышать замечаний, и понес свое. Профессор прервал его на полуслове:

— Валентин, довольно! Мы уже разобрались: твой случай не медицинский, а судебно–медицинский. Ты вменяем, за все свои художества ответишь по закону. Какие у него художества, Анна Львовна?

— Несколько раз задержан за спекуляцию, — подсказала докторша.

Когда короля любви увели в палату, профессор обратился к Юле:

— Ну–с, молодое дарование, каков ваш диагноз?

— Симулянт.

— Почему вы так решили?

— Я не решала, я слышала: “Девчонку‑то я охмурил, выложил все приметы, как в учебнике. Мужчина меня тревожит. Ладно, выдам еще порцию”.

— Ну–ну, допустим. Но я такого не слышал. Почему же я решил, что он симулянт. Как работала моя интуиция?

— Мне не так легко передать мои впечатления, — сказала Юля. — Все это так мелькает. Вы смотрели на него пристально, в голове держали его лицо. Внимание перемещалось, выделяло то уши, то подбородок, то цвет кожи, то голос. Всплывали отдельные слова: “мутичность”, “резонерство”, “открытость”… Лицо поворачивалось, как будто прикладывалось к каким‑то теням. Потом всплыло совсем другое лицо, но с такой же тонкой шеей, мальчишеской. Кто‑то громко сказал “адекватность”. И еще одно лицо появилось, удлиненное, с густыми седыми усами, как бы обрубленными. После этого вы крикнули: “Прекрати, Валентин!” И когда он осекся, подумали: “Эмоции адекватные, так и следовало ожидать!”

Профессор слушал, ловя каждое слово, всплескивая руками, даже встал от волнения.

— Дарование, я потрясен. Вы феномен, подлинный феномен? Это поразительно интересно, то, что вы рассказывали. Да, именно так шли мои мысли, хотя отчета я не отдавал себе. Кто же может напряженно думать и одновременно регистрировать думы? Да, я напряженно всматривался в него, думал, на кого он похож. Кто же это такой, с тонкой шеей? А–а, вспомнил: когда я был еще студиозусом, нам демонстрировали новобранца, уклоняющегося от службы, — он тоже симулировал шизофрению. Мой учитель демонстрировал — это он седоусый. И он говорил: “Симуляция шизофрении редка — ее трудно симулировать. И в таких случаях обращайте внимание на адекватность эмоций, на соответствие чувств, иначе говоря. Шизофреник погружен в свои мысли, его трудно испугать, огорчить, смутить. Настоящий больной не испугался бы ответственности, у него сверхидея — он король любви, он всюду приносит счастье”. Значит, вы говорите, что я всматривался в больного. И прикладывал к каким‑то теням, так и этак поворачивая. Удивительно интересно! Что же это за тени? Вероятно, эталоны памяти. Значит, такова система узнавания — прикладывание к эталонам памяти. Опыт — обилие эталонов. Интуиция — мгновенное использование множества эталонов. Потрясающе любопытно! Но это надо проверить, проверить много раз, на различных мозгах. Надеюсь, вы не оставите меня, дарование? Мы должны провести много–много опытов. Это только самое начало нашей работы… Он снова и снова выспрашивал Юлю, восхищался, просил все припомнить и записать, твердил, что все это очень важно, очень спорно и остро необходимо. Взял слово приезжать каждое воскресенье, с энтузиазмом выслушал идею изучения гениев, дополнил список, обещал поискать талантливых людей среди своих знакомых, уговорить их отдать свои головы для прослушивания, проводил Юлю до ворот, даже руку ей поцеловал на прощание…

И в последнюю минуту сорвался.

Вел‑то он себя превосходно, держался корректно, ни одного слова не позволил себе непочтительного. А простившись, подумал: “Зря отпускаю я ее. Не девушка — золотое дно для ученого, источник десятка диссертаций. Умный человек держал бы ее при себе, в своем отделении, в больнице. В сущности, на чем прославился Кандинский? Больные у него были с медицинским образованием, вылечились, написали для него подробнейшие воспоминания о своих бредовых идеях. Он — Кандинский, я — Сосновский. И для меня, и для науки полезнее было бы поместить эту девушку в палату. И в сущности, не без оснований. Конечно, она за пределами нормальности. Поискать — наверняка найдутся отклонения. Пока выяснится, пока уточнится — вот и материал наберем. Решительный человек на моем месте… Позвать санитаров, что ли? Да нет, Леонид Данилович, это уже подлость, это за гранью приличного поведения. Уж лучше поухаживай. В молодости ты умел…”

— Ничего не выйдет, — сказала Юля. — Это уже за гранью.

Как покраснел профессор! Юля никогда не видала, чтобы пожилые люди могли так по–детски краснеть. Щеки запылали, уши зарделись. В два прыжка он догнал Юлю, схватил ее за руки:

— Вы не должны сердиться, Юля. Это совсем не так. Ну мало ли что в голову взбредет! Это неправильные мысли, я их отбросил, вы же слышали, что отбросил. Вы не имеете права сердиться, опасный вы человек, вы обязаны меня простить. Ну хотите, я на колени стану прямо в пыль как есть, в халате…

Обратный путь. Та же дорога наискосок через картофельное поле. Только теперь на ней не ручей голов, а усталые одиночки. Усталые, подавленные, сгорбленные. Грустно после свидания с ненормальными родственниками.

— Что он подумал? За что просил прощения? — допытывался Кеша.

Лишь отойдя на километр, Юля рассказала ему о невольных мыслях профессора, Кеша был возмущен, хотел тут же бежать назад, объясняться, требовать… А что требовать? Юля с трудом удержала Кешу. Извинения получены… А что еще? На дуэль вызывать, что ли? На скальпелях и стетоскопах?

— И если он хочет ухаживать, почему вы должны препятствовать? Какие у вас права? — сказала она с вызовом.

Кеша не мог спорить.

Потом они долго ждали на платформе. Юля сказала:

— И все же я правильно сказала вам, что мысли читать ни к чему. Симе вашей я не помогла и врачам тоже не помогла, в сущности. Без меня следователь разоблачил этого Дроздова, без меня медики ставили диагноз. Что я сделала самостоятельно? Леонида Даниловича вогнала в краску? Зачем? Он дельный специалист, опытный, отзывчивый, с живым умом, чуткий к новизне. Пакость ему пришла в голову. Так нечаянно же! Разве можно удержать мысли? Помните случай из истории Хаджи Насреддина: “Вы станете бессмертными, если не будете думать о белой обезьяне”. Попробуйте удержаться. Сама влезет в голову.