Патрик Кензи - Деннис Лихэйн

— Служащие? — спросил я.

— Кто? — вопросительно пробормотал Мэнни.

— Эти четверо, — повторил я, — служащие?

— И клиенты, — отвечал Мэнни.

— Иными словами, тут есть и те и другие?

— Да, — сказал Мэнни.

Не быстро, однако, соображает этот Мэнни!

— Они не производят впечатления чересчур удрученных.

— Мы ставим перед собой цель лечить, мистер Дуэн. А ваша оценка говорит в нашу пользу, не так ли?

Пройдя через вестибюль, мы поднялись по правому крылу ажурной лестницы, занимающей, казалось, чуть ли не весь этаж. Ступени лестницы были покрыты ковровой дорожкой, а посередине лестничной клетки с потолка свешивалась люстра размером с «кадиллак».

Немало скорбящих должно было вместить это заведение, чтобы оплатить подобную роскошь. Неудивительно, что все здесь так счастливы. Неплохая, видно, кормушка эта скорбь.

Поднявшись по лестнице, Мэнни толкнул одну за другой две тяжелые дубовые двери, и мы вступили на гладкий паркет зала чуть ли не в милю длиной. Похоже, здесь раньше устраивались балы. Потолок, простиравшийся над нами где-то на уровне второго этажа, был выкрашен в небесно-голубой цвет, по которому были разбросаны золоченые барельефы ангелов, летающих бок о бок с мифологическими персонажами. С ними соседствовали еще несколько люстр размером с «кадиллак». Стены были затянуты темно-красной парчой и шпалерами. Зал, где раньше, несомненно, плясали и сплетничали чопорные викторианцы, теперь был заставлен кушетками, козетками и креслами, среди которых виднелись два-три изысканной формы письменных стола.

— Помещение импозантное, — сказал я.

— Ваша правда, — ухмыльнулся Мэнни, в то время как несколько лучезарно улыбавшихся скорбящих проводили нас взглядом со своих кресел.

Я вынужден был себе признаться, что не в силах отличить консультантов от клиентов, но почему-то заподозрил, что и Мэнни не будет стараться меня просветить.

— Всем-всем, — сказал Мэнни, ведя меня по лабиринту между кресел и кушеток, — вот и Дефорест.

— Привет, Дефорест! — дружным хором откликнулось двадцать голосов.

— Дефореста коснулась тревога безвременья, — объявил Мэнни, ведя меня дальше, в глубь помещения, — всем нам так хорошо знакомая.

— Да! О да! — откликнулся хор, как это бывает на молениях, когда прихожане то и дело вторят священнику, подхватывая псалом.

Мэнни подвел меня к столу в глубине зала и сделал мне знак сесть в кресло напротив. Кресло было таким мягким, что мне показалось, будто я вот-вот утону в нем, но я все же ухитрился сесть в него, в результате чего Мэнни, севший через стол от меня на стул с жесткой спинкой, подрос еще на фут по сравнению со мной.

— Итак, Дефорест, — сказал Мэнни, вынимая из ящика пустой блокнот и кладя его на стол, — каким образом вам помочь?

— Не уверен, что у вас получится мне помочь.

Откинувшись на спинку стула, он широко развел руки и улыбнулся:

— Давайте попробуем.

Я пожал плечами:

— Возможно, эта идея вообще была не из удачных. Я просто проходил мимо, увидел вывеску. — Я снова пожал плечами.

— И вас словно что-то потянуло.

— Как вы сказали?

— Потянуло. — Он опять подался вперед, ко мне. — Вы чувствуете себя неприкаянным, так?

— Да, немного, — сказал я, опустив глаза вниз, к ботинкам.

— Возможно, немного, а возможно, и много. Это мы выясним. Но в целом — неприкаянным. И вы шли, неся внутри себя этот груз, ставший уже таким привычным, что вы его уже почти перестали замечать. И вы видите вывеску: «Утешение в скорби», и вас тянет туда, потому что именно этого вы и ждете. Утешения. Избавления от того, что гнетет вас, смущает. От одиночества. От чувства неприкаянности. — Он поднял брови. — Похоже на правду?

Я откашлялся, отвел глаза от его пристального взгляда, словно смущение мешало мне глядеть прямо на него.

— Возможно.

— Не «возможно», — сказал он, — а именно так. Вы страдаете, Дефорест. И мы сможем вам помочь.

— Правда? — произнес я, имитируя голосом легкое дрожание. — Сможете?

— Безусловно, если только, — он поднял вверх палец, — вы доверитесь нам.

— Доверие — штука нелегкая, — сказал я.

— Согласен. Но доверие — это тот фундамент, на котором строятся наши отношения, если мы хотим, чтобы они оказались плодотворными. Вы должны поверить мне. — Он похлопал себя по груди. — Я должен поверить вам. И только так между нами может возникнуть связь.

— Связь какого рода?

— Человеческая связь. — Мягкий голос его стал еще мягче. — Важнейшая из всех. Источник скорби, страданий, боли, Дефорест, — это отсутствие связи, близости между человеческими индивидуумами. Когда-то в прошлом вы доверились не тому человеку, совершили ошибку, и ваша вера в людей оказалась подорванной, можно даже сказать, рассыпалась в прах. Вас предали. Вам лгали. И вы предпочли никому больше не верить. В известной степени это вас, думаю, ограждает. Но одновременно это и изолирует вас от остального человечества. Вы — вне человеческих связей. Вы неприкаянны. И единственный путь вернуться вспять, на свое место, к человеческим связям, — это вновь поверить, довериться.

— И вы хотите, чтобы я доверился вам?

Он кивнул:

— Ну надо же когда-нибудь попробовать.

— А почему довериться именно вам?

— Ну, знаете ли, я заслужу ваше доверие, даю вам слово. Но процесс этот обоюдный, Дефорест, как улица с двусторонним движением.

Я прищурился.

— И мне необходимо вам доверять, — продолжал он.

— Как же мне доказать, что я достоин вашего доверия, Мэнни?

Он скрестил руки на животе.

— Для начала объясните мне, зачем у вас при себе пистолет.

Ловко. Пистолет был у меня в кобуре, крепившейся к поясу сзади. Под черное пальто я надел костюм свободного европейского покроя — непременную часть моей служебной экипировки — и был уверен, что одежда полностью маскировала пистолет. Нет, ловкий парень этот Мэнни.

— Из страха, — сказал я, изображая робость.

— А-а, понятно. — Подавшись вперед, он начертал на линованном листке слово «страх». На полях над ним он надписал «Дефорест Дуэн».

Лицо его оставалось непроницаемым, без всякого выражения.

— Какие-нибудь особые страхи?

— Нет, — сказал я. — Просто ощущение, что мир — это очень опасное место, и иногда накатывает чувство потерянности.

Он кивнул:

— Разумеется. Сейчас это распространенная беда. Люди нередко ощущают, что в нашем огромном современном мире даже мелочи ускользают от них и им неподвластны. Они чувствуют себя маленькими, одинокими, боятся затеряться где-то в ненасытной утробе технократии, в индустриализированном обществе, которое протянуло свои щупальца так далеко, что уже и само не способно сдерживать самые дурные из своих порывов.

— Похоже, так и есть, — сказал я.

— Как