Дворянство. Том II. Ступай во тьму - Игорь Игоревич Николаев

были в ярости, это, должно быть, сроднило. Она… Меня… будто иглами укололи, тысячью сразу.

Он запнулся.

- Ты увидел будущее, - констатировал Пантин. – Как иногда видит она. Разные возможности неслучившегося.

- Да. Я узрел два пути. Это сложно описать.

- Мне ли не знать, - снисходительно улыбнулся маг. – Что же тебе открылось?

- Наши пути сойдутся. Но затем настанет час выбора. Если я разорву нити, уйду от нее… или предоставлю ей идти своим путем, передо мной откроется долгая жизнь. В ней будет разное, и хорошее, и дурное, но я проживу много лет и умру своей смертью.

- А если нет?

- Я буду счастлив. Временами… Бок о бок с ней. Но пройдет время, и однажды мне вновь придется выбирать.

- Что именно?

- Я не знаю, - Раньян беспомощно развел руками, жест выглядел комично в исполнении великого Чумы. Комично и в то же время страшно, потому что в нем не оказалось ни капли наигранности.

- Я не знаю. Впереди была только тьма. И кромешное отчаяние, потому что выбор сулил гибель. Я выбирал, кому жить и кому умереть из близких мне людей. И больше ничего. Никаких подробностей. Отчаяние, боль и тьма.

- Тебе страшно.

- Да, мне страшно, - эхом отозвался бретер. – Она жизнь. Она вожделенное счастье. И… она воплощенная Погибель.

- Хотел бы я тебя обнадежить, - проговорил фехтмейстер, подумав немного. – Хотел бы сказать, что увиденное – не сбудется, ибо так велит парадокс Штайна.

- Да, я помню.

Пантин топнул ногой, слушая, как тихонько скрипит под подошвой снег, удивительно чистый, иссиня-белый, играющий в свете луны холодными искрами. Раньян вытянул руку, поймал несколько снежинок, глядя как они превращаются в капли.

- Что будешь делать? – спросил фехтмейстер.

Однако вопрос его остался без ответа.

_________________________

Произведения, что читает Гаваль: «Заповедь» Киплинга и «Баллада о графе фон Глейхене» Михаила Фейгина.

Забавно, вотэтоповорот в отношении Елены и мужчин был задуман давным-давно, а пришелся как раз на момент запрета пропаганды «нетрадиционных сексуальных отношений и (или) предпочтений». Что ж, и такое бывает…

Глава 35

Глава 35

Прошло еще несколько дней, на протяжении которых небо хмурилось, погода буйствовала, и беглецы заново прилаживались друг к другу. Елена вернулась к чтению книги мэтра Ульпиана, стремясь упражнять разум и закалять волю. Лекарке даже начал импонировать специфический стиль повествования. Например, целая страница оказалась посвящена размышлениям «О средстве сохранить вдов во вдовстве и о всеразумном управлении их доходами». Из текста следовало, что «надо делать все приятное для чувственности вдов… с осторожностью, однако и по мере сил избегая соблазна». Вплоть до «если же приходится устроить похороны им, то надо, чтобы обстановка была хотя мрачная, но вместе с тем и роскошная, а гробница не обустроена в низком и вульгарном вкусе».

Как ни странно, Витора и Артиго быстро нашли общий язык, вернее наилучшую форму взаимного сосуществования. Служанка взяла «шефство» над ребенком, фактически во всех аспектах, от кормления до мытья, она даже пела мальчику простенькие колыбельные, а тот ее слушался, как настоящую няньку. Это выглядело забавно, учитывая, что сельская девушка была старше подопечного лет на пять, не больше. Витора оставалась неизменно добра, предупредительна, однако настойчива и умела облечь просьбы в приемлемую для юного аристократа форму. Глядя на то, как ловко она заманивает Артиго в баню и обстригает ребенка «под горшок», Елена даже малость заревновала, ведь лекарке в свое время не хватило ни упорства, ни такта. Но лишь «малость», поскольку было чем заняться, и женщина радовалась минус одной заботе.

Когда стало ясно, что Раньян потихоньку бредет к выздоровлению (а также, что процесс займет долгие месяцы), на повестке дня оказался главный вопрос: а что дальше? Никто не планировал специальный совет для обсуждения, он просто сам собой организовался. Возник стихийно поздним вечером, когда солнце ушло, а луна решила взять выходной, скрывшись за плотной занавесью туч. Компания собралась в общем зале, где печка источала приятное тепло, и господствовал запах лепешек, испеченных Виторой по деревенскому обычаю – на маленькой кочерге.

Кадфаль подозрительно прислушался к шелесту дождя за дверью. Отметил вслух с мрачным и глубоким пониманием вопроса, что дьявол нассал в глаза тем, кто рассчитывал на хорошее. Урожай этого года погиб повсеместно, сгнил на корню. Поэтому зиму людишки кое-как переживут, весной же, когда амбары опустеют - разверзнется ад, теперь уже настоящий, с людоедством и прочими эксцессами. Марьядек не согласился, отметив, что ад явит себя куда как раньше, господа ведь не дурнее мужиков и начнут грести провиант загодя. Собственно уже вовсю, если вспомнить, как графы буянили в Пайте. То есть забивать одиноких путников на солонину доведенные до отчаяния крестьяне станут еще в снежную пору. Елена вспомнила нищего фрельса и его дочь. Артиго сидел на крепком столе, завернувшись после мытья в полотенце, и болтал ногами, как нормальный ребенок. Не хватало лишь бретера, Но Раньян, получив дозу целебного отвара, крепко спал.

- Чего делать то будем? – спросил Бьярн, который не был душой общества и почти всегда молчал, но теперь вдруг выступил заводилой.

- Надо бежать в горы, на северо-восток, - уверенно сказал Марьядек, будто ждал именно этот вопрос и думал над ним денно и нощно. – К Столпам. Чем дальше, тем лучше. Там никто нас не достанет.

- Достанут, обернут красивой ленточкой и продадут. Дорого, - проворчал Бьярн, щуря единственный глаз – серый, с черными пятнышками, неприятный и очень внимательный. Сегодня глотка бывшего рыцаря чувствовала себя почти нормально, и речь Бьярна была вполне разборчива.

Марьядек решительно вступил в спор, энергично размахивая руками. По его словам горы были прямо-таки оплотом свободы и вольницы, откуда выдачи нет, а всяческим гастальдам разве что бараньей мочи плеснут в ответ на все претензии. Чистое небо, зеленая трава, целительный воздух и гордые, свободные люди, над которыми нет власти ойкуменских правителей. Чем не пристанище для беглецов с хитрой судьбой?

Бьярн в ответ на сию прокламацию непристойно заржал и начал со знанием дела сыпать названиями, датами, примерами того как благородные жители свободных Столпов предавали, продавали, нанимались, перекупались и так далее. В общем, все как положено цивилизованным людям. Единственное, что было незыблемым для горцев, это военная клятва платежеспособному нанимателю. Такая верность происходила из специфической организации наемных отрядов, каждый из которых был одновременно и территориальным образованием, и цеховым, а