Цикл романов "Молодость короля Генриха" - Понсон Террайль

С этими словами монах ушел, заперев за собою дверь, а Жак стал пламенно молиться святому.

Вдруг послышался легкий треск; святой отодвинулся в сторону, и на его месте образовалось светлое пятно, в котором Жак увидал какую-то женщину, раскинувшуюся на кушетке, и мужчину, стоявшего перед нею на коленях. Хотя женщина лежала спиной к Жаку, но юноша сразу узнал в ней свою хозяйку, герцогиню Монпансье. Когда же мужчина поднял голову, то Жак увидел, что это – король Франции, Генрих III.

Злоба, ревность – все вместе ударило в виски Жаку. Он вскочил с колен, чтобы броситься на счастливую парочку, но вдруг резной святой вновь занял свое место, и видение исчезло. В комнате воцарилась прежняя полутьма. Жак кинулся ниц на землю и опять стал пламенно молиться, чтобы Господь избавил его от дьявольского наваждения.

Прошло еще некоторое время, раздался скрип отпираемого замка, и в комнату вошел монах.

Жак с истерическим криком бросился ему навстречу:

– Батюшка! Я опять видел короля!

– Бедный мой сын! Король находится в Сен-Клу, ты не мог видеть его! Давай помолимся вместе, и, может быть. Господь вое же поможет тебе!

Монах опустился на колени рядом с Жаком, и они принялись молиться. Вдруг резкое изображение святого снова сдвинулось в сторону, и опять Жак увидел сцену, еще более соблазнительную, чем прежняя. Это заставило всю его кровь еще бурнее вскипеть в жилах; он хотел кинуться на призрак короля, но в тот же момент святой снова занял прежнее положение, и опять видение скрылось без следа.

– Я опять видел его!

– Где? – удивился тот.- А я не видел ничего!

– О, а я видел его очень хорошо… слишком хорошо!

– В таком случае, сын мой, твое положение действительно опасно, и надо будет употребить крайнее средство! Слушай меня внимательно, сын мой! Пустынники Фиванды сильно страдали от злых демонов, принимавших человеческие образы, и святых отцов приводило в отчаяние, что молитвы не помогали им прогнать наваждение. Тогда одному из самых святых старцев было видение, научившее, как отогнать демона. Для этого надо было иметь освященный кинжал и этим кинжалом поразить демона в человеческом образе. Тогда влияние чар пропадало навсегда. У меня, по счастью, имеется такой кинжал. Вот возьми его, сын мой, и в случае повторения видения поступи по совету святых отцов!

С этими словами монах передал Жаку кинжал, и юноша судорожно ухватился за его рукоять.

Прошло еще немного времени, и вдруг стена раздвинулась совершенно, открывая широкий проход. Через эту щель было видно короля, лежавшего на оттоманке и прижимавшего букет к лицу.

Жак вскочил и издал дикое рычанье.

– Что с тобою, сын мой? – спросил монах.

– Разве вы не видите… вот… вот там!

– Я вижу стену и резное изображение святого, сын мой, больше ничего!

– А я вижу демона, принявшего образ короля!

– Ну, так тебе остается лишь поступить по указу святых отцов: вонзи ему кинжал в сердце!

Жаку не надо было дважды повторять это. С бешеным рычанием ринулся он на "призрак" дремавшего короля.

Выбежав из кабачка, Мовпен бросился прямо к домику, в котором скрылся король. Дверь была по-прежнему заперта, и напрасно королевский шут стучался – никто не отзывался на его стук.

Сознавая, что ему не взломать массивной двери, Мовпен решил поискать, нет ли в доме доступа с другой стороны. Он еще ранее заметил, что с одной стороны дом был обнесен садом. Правда, последний был окружен забором, но не настолько высоким, чтобы в случае крайней нужны нельзя было перелезть через него. Мовпен, конечно, сделал это и, попав в сад, увидел освещенное окно. Подбежав к нему и заглянув туда, он увидел, что король лежит на оттоманке и, видимо, спит. Мовпен остановился в затруднении: как знать, может быть, красавица на минуту вышла за чем-нибудь в соседнюю комнату, и едва ли король поблагодарит за такое вмешательство в интимнейшие моменты жизни?

Вдруг Мовпен с изумлением увидал, что часть стены раздвигается. В отверстие показалось бледное, возбужденное лицо Жака, и чей-то голос произнес:

– Вонзи ему кинжал в сердце!

Не помня себя, Мовпен вскочил в окно и обрушился прямо на Жака, стремглав несшегося с обнаженным оружием на короля. Затем, со всего размаха ткнув несчастного монашка шпагой в грудь, он крикнул:

– А, предатель! Видно, я вовремя попал!

Монашек упал, обливаясь кровью. Но ни крик Мовпена, ни шум падения тела Жака не разбудили короля, который продолжал безмятежно спать, прижимая букет к лицу.

Однако Мовпену некогда было задумываться над этим, так как сейчас же в комнату вскочил монах-заклинатель; откинув рясу и обнажив шпагу, он засучил рукава, вытащил шпагу из ножен и кинулся по всем правилам фехтовального искусства на королевского шута.

– А, так, значит, вас было двое! – воскликнул шут, приготовляясь отразить атаку.- Монах-то, как видно, фальсифицированный!

Действительно, по всем ухваткам в мнимом монахе чувствовалась привычка к оружию. Но и Мовпен фехтовал неплохо, и лжемонах сразу увидел, что ему не так-то легко будет совладать с этим противником.

Действительно, Мовпен понимал, что ему необходимо убить своего противника, так как только это могло гарантировать королю безопасность. Монах ведь мог кликнуть сообщников, которые, наверное, бродят где- нибудь поблизости, и тогда с Генрихом быстро порешат. Это сознание заставляло шута быть особенно осторожным и изобретательным.

Сражаясь, он, конечно, не переставал болтать и шутить, как того требовала рыцарская мода того времени.

– А вы недурно фехтуете! – сказал он противнику, отбивая какой-то хитрый финт.- Готов поручиться, что вы, ваше преподобие, обучались ратному делу не в монастыре.

Лжемонах не отвечал, стараясь поскорее найти какоенибудь слабое место Мовпена, чтобы покончить с ним.

Но шут бился на диво, продолжая:

– Да-с, вы – военный человек, убей меня Бог! Мне даже кажется, что я видел вас где-то: может быть, в Блуа в обществе герцога Гиза или… Ага! Вы ранены!..

Лжемонах с бешенством крикнул:

– Это пустяки!

– Так вы хотели прикончить короля, милый мой? – продолжал шут.- Ну хорошо, что я пришел вовремя!

– Нет,- гаркнул лжемонах,- вы явились слишком поздно,- и с этими словами он сделал такой стремительный выпад, что шпага Мовпена сверкнула вбок, оставляя открытым все его тело.

Но, видно, не суждено было королевскому шуту окончить свои дни в этот момент. Шпага лжемонаха попала в пряжку, скользнула по полированной стали, сверкнула вбок, разорвала камзол, однако не тронула тела шута. В то же время Мовпен быстро перевернул шпагу в своей руке и ударил ее рукояткой, словно палицей, монаха по голове с такой силой, что тот рухнул на землю. Мовпен сейчас же наступил ногой на его шпагу и приставил свою к его горлу. Затем он оглянулся на короля: тот продолжал спать по-прежнему!

Тогда Мовпен принялся рассуждать:

"У этого субъекта могут быть соучастники, которые вдруг явятся к нему на помощь. А между тем король спит. Вероятно, его опоили чем-нибудь, и в случае, если к лжемонаху прибудет подкрепление, мне придется защищать и свою жизнь, и королевскую. Это может оказаться мне не под силу. Конечно, жестоко убивать лежачего и безоружного, но… раз нет иного выхода…"

И, не задумываясь долее, Мовпен нажал на шпагу, и та с глухим хряском вонзилась в горло лжемонаха. Тот вздрогнул, конвульсивно забился, однако сейчас же затих.

– Так-с, с этим покончено! – сказал Мовпен, убедившись, что открытые глаза лжемонаха окончательно погасли.

Затем он подошел к Жаку. Последний не был мертв, он еще дышал, хотя с большим трудом и прерывисто. Тогда королевский шут взял монашка, приподнял его и прислонил к стене. Жак на секунду открыл глаза, но сейчас же закрыл их снова. Его губы слабо прошептали:

– О, герцогиня… О, несравненная Анна!

– Вот как? – пробормотал Мовпен.- Да ведь это – целое откровение! Так вот откуда пришла вся беда? Ну, дружочек, тобой надо непременно заняться, чтобы выходить и потом узнать все подробности этой интриги!

Затем шут подошел к королю. Генрих III по-прежнему крепко спал. Мовпен окликнул его, затем осторожно дернул за руку, наконец с силой потряс за плечо, однако король не просыпался!

– Гм… вот так сон! – пробормотал шут.- Это наводит на размышления!

Он выдернул из королевских рук букет и понюхал его. Должно быть, запах цветов чем-нибудь поразил его, так как шут неодобрительно покачал головой и затем поднес букет к пламени свечи. Нежные лепестки свернулись, затрещали и вдруг вспыхнули, распространяя удушливый запах. Мовпен выбросил букет за окно и снова пробормотал:

– Так! Теперь все окончательно понятно! Этой штучкой усыпили короля…

Стон Жака заставил его оглянуться: глаза монашка были открыты и, видимо, молили о чем-то.

Мовпен взял со стола графин воды, налил полный стакан и поднес к бледным устам Жака, приговаривая: