Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие - Лев Самуилович Клейн

такие знаменитости, как Белла Ахмадулина, Василий Аксенов, Владимир Высоцкий, водился с ним до своей эмиграции Эдуард Лимонов, дружил Е. Ф. Сабуров, впоследствии советник президента России, а своим учителем считает Харитонова ныне известный артист Ефим Шифрин.

Видимо, мало того, что это был интересный и обаятельный человек. Глубину ему придавала его вторая, скрытая от публики жизнь. Всю вторую половину своей жизни, последние двадцать лет, он писал, создавал, творил литературу. Для себя самого и для узкого круга друзей, потому что было совершенно ясно, что то, что он создавал, напечатать невозможно. По крайней мере, на родине. Да и читать было опасно.

Во-первых, это был никак не социалистический реализм. «Поток сознания», что-то от Джойса, что-то от обэриутов, что-то сугубо свое, новое, экстравагантное — то, что сейчас называется концептуализмом. Много психологических изысков, много стилизации под простецкого совка. Очень много субъективно-биографических сюжетов с самокопанием, самоиронией, саморазоблачениями. Разные фокусы с подачей текста — изгибание строчек, вертикальные строчки, одно слово на странице и т. п.

Во-вторых, в его произведениях никак не отсвечивала казенная идеология, скорее наоборот — было много такого, что явно отдавало диссидентством, с прямыми политическими выпадами. Чего стоит его антиутопия «Предательство-80».

«.. Красная площадь была запружена народом. Он шел, шел и шел. «Долой коммунистическую сволочь!» — кричал он. Все несли антисоветские лозунги. Так всем было приказано. На месте мавзолея выкопали яму. Сам мертвец лежал невдалеке. Все ожидали его торжественной казни. Наконец, подъехал каток, которым раскатывают асфальт, и раскатал мертвеца в лепешку… Прибалтике, как Европе, разрешается выйти из состава нового государства. … Кавказ остается нам в любом случае, потому что он несознательный и воинственный. Кроме того, в Баку нефть…. Малая Россия (Украина), Белая Россия (Белорусская республика имени Петра Машерова) — вопрос на их усмотрение. В случае отхода Украины от нас Крым изымается у нее и объявляется нейтральной территорией, как Швейцария… В Кремле открыть лучший, чтобы он был украшением всей нашей территории, платный дом свиданий» (ХГ 2: 52–56).

Вперед смотрел, не так уж отклоняясь от того, что реально осуществилось…

В-третьих, основным пафосом поэтики и предметом субъективно-биографических размышлений была любовь и притом какая любовь! Любовь гомосексуальная во всех ее проявлениях — как гложущая и всепобеждающая страсть, как цель хитроумнейших и провальных интриг и ссор, как основа дружбы и вражды, как голый секс, как стимул творчества. Всё это до невозможности откровенно, с выворачиванием себя наизнанку. Свои переживания он сделал средством анализа этого явления, искренне и беспощадно.

3. Субъективно-биографический реализм

Сразу же возникает недоумение: как эти произведения воспринимать.

Николай Климонтович подчеркивает многоголосие харитоновской прозы, хотя всё и пропущено автором через себя. Автор дирижирует этими голосами, компонует. Слова кажутся непреднамеренными, текст безусловным, словно перед нами личный дневник. Это игра.

«Как ни странно, этого зачастую не понимают и пишущие и слышащие люди. Его проза ими читается как отчет о прожитом им, как записная книжка, а в расчет не бралось, что, как и при всяком писательстве, в каждой строке есть зерно взаправду происшедшего. Но это значит мало, ситуация преображена, спедалирована или замутнена, утаена наполовину или рассказана с той детальной откровенностью, которой сама истовость не позволяет оставаться правдой» (ХГ 2: 113).

Издатель и поэт Александр Шаталов пишет похожее:

«Соблазнительно принять тексты Харитонова за дневник и взяться за оценки, с легкостью переходя с текстов на личность и наоборот…. Соблазнительно пытаться расшифровать его Сереж и Алеш, достоверно зная об их достоверности, общаясь с ними лично и по телефону То есть миф, созданный автором, его «очарованный остов», не развеять умышленно, а разузнать досконально, свершить то, что делать ну никак нельзя… И рядом — главный соблазн — желание отождествить Е. X. с повествователем, вычитать в текстах и меж них подробности биографии, быта, привычки и повадки писателя. Он ли это будет? Ведь всё так похоже… Думаю, что он таким бы и хотел быть, точнее — таким, и хотел быть, но был ли?» (ХГ2: 182–184).

Но такое можно сказать о любом дневнике писателя — о Дневнике Кузмина, о дневнике Андре Жида, а мы же пользуемся этими источниками для реконструкции биографии писателя. Да, знаем, что видение автора не всегда и не обязательно адекватно отражает реальность. Но таков всякий источник.

Понятна позиция друзей Харитонова: они стремились защитить его от недобросовестной критики — защитить, отделяя автора от лирического героя и персонажей. Имеются в виду упомянутые Я. Могутиным в предисловии к изданию Харитонова статейка «Это я, педичка» в «Русском курьере», такая же критика в «Литературной газете», окрик в «полуживой» «Правде», статья В. Бондаренко «Дьяволиада» в газете «День», издевательская публикация в «Собеседнике» — коллаж из разных произведений Харитонова, аттестованный как монолог «Е. X., 27 лет, литератора, садо-мазохиста, педераста» под общим названием «Обратная сторона любви. Сексуальные маньяки впервые исповедуются в печати»…

Линия обороны выбрана неточно. Степень отделенности автора от лирического героя здесь явно не так уж велика, если вообще существует. Если быть последовательным, то надо ставить под сомнение или даже отвергать гомосексуальность автора. Главное в другом: сколь преступны изображаемые чувства и деяния и с каким намерением, как их автор изображает.

Можно сразу же отмести возражения, что нельзя путать персонажа с автором. Харитонов не играл гомосексуала, он им был, это общеизвестно. Авторская речь у него строго отделена от стилизованной речи персонажей. Если он и строил образы для эпатажных и критических целей, то строил он их из собственных переживаний, с неимоверной откровенностью и самокритичностью, выворачивал свою душу. В этом секрет силы его воздействия на читателя. Да и не было у него надежды опубликовать свои откровения. Он писал для себя и для одиночного, очень доверенного читателя, читателя по секрету. Всё опубликовано посмертно.

Его друг Евгений Козловский писал о нем: «Он был фантастически искренним человеком. О его мыслях и концепциях мало-мальски заинтересованный исследователь может узнать всё из его книги. Всё!» (ХГ 2: 130).

Не будем преувеличивать. Не всё. Как раз то, что обычно есть в исповедях гомосексуалов — «Как я стал таким», первое знакомство, становление,