Свет обратной стороны звезд - Александр Петров

После криков и причитаний, Тамара согласилась переночевать в старом, пустом доме бабы Евдокии. Николенька, подначенный мачехой орал как резаный, Дуняша злилась и делала все назло, поразительно медленно и неуклюже.

Алешка, которого мужчины признали за взрослого, снисходительно посмеивался. А подогревало его уверенность боевое оружие, которое выдал ему отец — маленький эланский пистолет, подаренный когда-то Дарьей Дреминой Федору. Мальчика поднимало в собственных глазах и то, что он целую ночь будет вместе с дедом стоять на посту, охраняя женщин и дом.

Переезд напоминал изгнание грешников из Эдема. По двору носился Крайт, заливаясь негодующим лаем, выла Тома, припадая к стенам, хватая вещи и тут же ставя их на место.

Дуня казнила отца и дядю сердитыми взглядами.

Ревел Никола, умышленно спотыкаясь на ровном месте и ударяясь то об косяк, то об угол стола, то просто со всей дури налетая на препятствие.

Дед не вынес этого содома и ушел к себе, а братья, вынужденные руководить домашними, остались получать свою порцию неудовольствия.

Виктор орал на дочь, обзывая ее «бестолковой кобылой», периодически встряхивал жену, давал подзатыльники младшему, поднимая его на ноги и поминая при этом всех чертей.

Федор слонялся по двору, пряча штурмовое ружье под тулупчиком и зорко поглядывая по сторонам. Он тихонько посмеивался над домашним бедламом, стараясь, чтобы этого не видели Тома или Виктор.

— Ну вот, в кого тако вот ростеть убоище, — вконец измученный наведением порядка в семействе, спросил Виктор, имея в виду «маленького изверга» Николеньку.

— Да есть в кого, — с улыбкой, ответил Федор. — Помнишь, как я тебя на Хованку волок?

— Не, не помню, — признался брат. — А что было-то?

— Да вот Николка, вылитый ты.

— Да не, быть того не могеть… — отмахнулся Виктор.

— У деда спроси, как я тебя за воротник с земли поднимал.

— Не, не могеть такого быть, — ответил брат, — скажешь тоже…

Постепенно все баулы были перенесены, дети переправлены, Тома, наконец, оторвана от любимых лавок и комодов.

Окна в старом доме Евдокии были закрыты ставнями и заложены изнутри тряпками, на тот случай, если надо будет зажечь огонь. Были включены старинные, найденные как-то на чердаке обогреватели, которые, несмотря на древность, исправно заработали, лишь стоило заменить микросотовые батареи. Томе был дан строгий наказ сидеть тихо, как мышь. Но из-за двери долго доносились бабские причитания и вторивший им голосок мальчишки.

Когда все, наконец, успокоилось, Конечников пошел проверить посты. Виктор днем договорился с приятелями. Те, взяв ружья и запас еды с заходом светила засели на подступах к выселкам.

Пост Пашки Колядкина находился у дороги.

Федор, который вынырнул из кустов, был встречен окриком «Стой» и направленным на него стволом.

— Хоть бы ты одежу свою космонаутскую снял, — облегченно сказал Пашка. — А то ведь пальнул бы, не разобравшись.

Паша, ровесник Конечникова, последовательно прошел обычные стадии: мальчишки, парня и наконец, взрослого, грузного дядьки, обремененного не слишком удачной жизнью, трудной работой и прошедшими годами.

Он стоял у дерева, завернутый в драный термический балахон, из старых дедовских запасов. Древнее одеяние одновременно и согревало и затрудняло обнаружение человека инфракрасными датчиками.

— Это хорошо, что не спишь, — ответил Конечников, подходя ближе.

— Уснешь тут, — заметил Колядкин. — Такой ор твои подняли. У космонаутов небось, слышно было.

— Бабы и дети — страшное дело, — признал Конечников. — С ними свяжешься — горя хлебнешь.

— Эт точно, — сказал Паша. — Сам, поди, теперь не рад.

— Чего? — не понял Конечников.

— Рассказал мне Виктор… — многозначительно сказал Паша.

— Что?

— Про тетку — повариху.

— И что он рассказал?

— Да ты не прикидывайся, — улыбнулся Паша. — Оно дело такое, житейское. Только не пойму, что в поселке баб мало тебе? Али брезговаешь таперича нашими тетками?

— А что тебе Витька рассказал? — поинтересовался Конечников.

— Ну, дескать, полюбовницу в поселке завел. С интендантом сцепился, который допрежь тебя у ентой тетки был. Глаз яму подбил, два зуба вышиб.

— А… — сказал, чувствуя облечение, Конечников. — Приукрасил брательник маленько.

— Но все равно, герой, — ответил Павел. — Одобряю. Так им космонаутам проклятым.

— Так я сам космонавт.

— Ты, хоть и космонаут, но нашенскай, — сказал мужик. — А за нашенских я этим пришлым глотку порву. Было бы за что.

— Не боязно? — спросил Конечников. — А застрелить кого придется? Или в тебя пальнут.

— А чего мне бояться? — улыбнулся Паша. — Ты ведь не простой космонаут, а вроде старшой. Главней, чем тутошние ахвицеры: камандандт и начальник построителей. Ты за все и ответишь.

— Отвечу, коли придется, — согласился Конечников. — Ну, а всеже зачем?

— Была бы причина, пошел бы с мужиками поселковых космонаутов душить. Тятьке мому, так ружейной прикладой по голове дали, что он год после болел и помер, — произнес Павел, стиснув от гнева пудовые кулаки. — А тут свому подмогнуть. Тем более ты за ценой не постоял: пятьдесят целковых кладешь за помоч. Это ж год жить можно семье.

— Ну, деньги дело наживное. На такой случай жалеть не следует, — сказал Конечников. — Ты мне поможешь, я тебе.

Он удивился, но не подал виду. Обычно прижимистый, Виктор тут не поскупился.

— Эт точно, — подтвердил Паша.

— Задачу помнишь?

— Помню, как же. Смотреть за дорогой, за небом, ждать сигналу.

— А кроме того?

— Скрытно сидеть, без сигналу в сражению не вступать, противника пропущать или отходить тихо.

— Хорошо. Какие сигналы у нас условленны?

— Вижу противника — волчий вой с подвыванием, — сказал мужик. — Огонь — как хвилин ореть. Ко мне — как выпь кличет. Но энто твой сигнал.

— Молодец, — похвалил Конечников. — Куда двигаться знаешь?

— А то, — ответил Павел.

— Еще какие сигналы?

— Ежели у дома будет что-то вроде молнии полыхнеть, бежать на подмогу, но розумно, не очертя голову, перебежками. Перед тем правда условлено, — свист будеть, чтобы успеть глаза оборонить.

— А очки на что?

— Да ни пса в них не видно, — ответил Паша

— А сверх того о чем у нас договорено?

— У всех наших будеть бела тряпица на левом рукаве повязана.

— А зачем? — спросил Конечников.

— Зочем, зочем? — усмехнулся Пашка. — Мы в потьмах видим, а оне нет. Чтобы своих не пострелять.