Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары. - Арсений Несмелов

— Всё шепчетесь, — говорит девочка. — Какие неугомонные!

— Спи, спи!..

Но уж Лилина головка снова упала на подушку. Лиля спит. Влажные губки открыты, чуть белеют за ними зубки. Мать подходит, поправляет одеяло. Возвращается. Говорит:

— А что с ней будет? Что будет с ней? Господи!

IV

— Так стало быть, оба директора арестованы? — И Николай Иванович задумывается. — Странно! В цехе ничего не было известно. Говорили лишь, что Рихарда, немца, куда-то срочно вызвали. Еще кого?

— Инженера Лялина из литейного цеха, техника Строганова, чертежника Куксина. Еще кого-то… забыла, — голубые глаза Агнии Петровны потемнели от страха. — Сборовская говорит. Лялину с обыском пришли, когда уже темнело, аса два Альбомы, письма, даже открытки забрали…

Женщина умолкает. По неподвижным щекам скатываются слезы, как капли дождя по оконному стеклу.

— Чего ты?

Николай Иванович кладет свою большую ладонь на маленькую, сухонькую ручку жены. От этой ласки сердце женщины сжимается мучительно: потерять, потерять навсегда такого хорошего, любимого! Голова склоняется к столу, плечи начинают вздрагивать.

— Тсс, тсс! Еще услышат соседи…

Женщина пугается другим страхом — страхом отягчить неминуемую участь мужа: подслушают, скажут, что, как только узнали об арестах, начали паникерствовать. Агния Петровна перебарывает себя.

— О Господи, живем словно среди врагов!

— Не словно, а так оно и есть. Затевают процесс вредителей, громят интеллигенцию. Странно, что мы еще до сих пор-то целы…

— Но что же, что делать? Ты… прямо странно, словно это тебя не касается… Другой бы на твоем месте…

— Другой?.. Ах, бедная ты моя!.. Ну что другой?

— Пошел бы куда-нибудь. В местком, что ли, или к знакомым партийцам. Ведь ты же за собой ничего не чувствуешь? — Агния Петровна подозрительно смотрит на мужа.

— Вот видишь, — невесело усмехается тот. — Даже ты, и то не веришь. А они? Шарахнутся, милая, в сторону!

— Хоть о дочери-то подумай! Как хочешь, но я готова сейчас бежать куда угодно и на коленях умолять за тебя. Ведь если тебя даже только сошлют — что будет с нами, с ней, с крошкой? Она так тебя любит!

Николай Иванович думает, щурит глаза на тусклый пузырь электрической лампы.

— Бежать, просить, умолять, кланяться в ноги! — вздыхает он тяжело. — Я бы и сам для тебя и для нее, — кивок в сторону детской кроватки, — сделал бы всё это. Но… бесполезно!..

— Нужно же хоть попытаться!..

— Бесполезно! Ты знаешь, что означают эти аресты?

— Ну… нет. Я знаю только, что погибну без тебя…

— Эти аресты… слушай. Навязанный нам из центра производственный план не выполнен на сорок пять процентов. Сорок пять процентов прорыва! Стахановщина у нас организована была — партийцы этим сняли с себя ответственность за прорыв, хотя стахановцы лишь портили станки и понижали качество продукции. Ну, кто же должен нести ответственность? Технический, беспартийный персонал. Мы, спецы, — инженеры, техники, чертежники. Плачь не плачь, валяйся в ногах — на себя никто вину не возьмет. Понимаешь?

Николай Иванович смотрит на жену.

Но в лице ее, во взгляде — враждебность. Жена отводит глаза.

Агнии Петровне кажется, что муж относится слишком равнодушно к угрожающей ему возможности ареста; дико сказать, но ей кажется даже, что он как будто ничего против ареста не имеет, что ему на всё наплевать, и всё это, конечно, потому, что он уж разлюбил ее и не любит Лилю. В сердце женщины шевелится злость против мужа, такого растяпы, такого безвольного разгильдяя… Другой бы… Что другой? Ах, что кривить душой! Другой бы побежал сейчас в ГПУ, к партийцам, сам бы напросился на показания против арестованных. Нечестно? Ах, оставьте, пожалуйста, громкие слова! А это честно, сидеть и курить, когда за ним каждую минуту могут прийти, и тогда, тогда… Ах, что будет с ней, но Бог с ней, с женой, — что будет с малюткой!..

И опять лицо женщины склоняется к столу, опять начинают беззвучно вздрагивать плечи.

Семь лет совместной жизни: Николай Иванович легко читает мысли жены. Он всё понимает.

Он говорит:

— Слушай, если бы я даже сейчас сам побежал напрашиваться в доносчики, в клеветники вернее, то и это бы не помогло. Если я намечен как жертва предстоящего процесса, я буду всё равно арестован, что бы я ни предпринимал. Если же я должен выступить на процессе как клеветник-обвинитель, то и к этому делу меня в свое время призовут. Я раб пролетариата, как в древности были рабы у аристократов. Поняла?..

Но Агния Петровна досадливо, зло трясет головой.

Она шепчет, не слушая:

— Пойди, подойди, взгляни на Лилю!.. Я бы всё перевернула, всех бы подняла на ноги!

«Да, — думает инженер, — тяжело так вот беспомощно ожидать, когда тебя ударит рука судьбы, когда на голову свалится этот кирпич пролетарского мщения за чуждую кровь. Надо что-нибудь выдумать, чтобы отвлечь Агнию…»

И он говорит:

— Знаешь, Ага, давай-ка пересмотрим наши альбомы. Не осталось ли еще подозрительных карточек.

— Сто раз пересматривали, — чуть слышно отвечает Агния Петровна и вдруг вспоминает: «А фотография-то дедушки-генерала в николаевской шинели!» И, стараясь не шуметь, не разбудить дочку, а еще хуже — соседей, она осторожно встает и на цыпочках подходит к комоду, в котором хранятся альбомы.

V

Генерал-лейтенант Зыков Андрей Андреевич, бакенбардами и бородищей напоминающий Скобелева, бестрепетно глядит с пожелтевшей фотографии на заплаканную внучку и ее мужа.

— Вынем!

Фотография вытаскивается из рамки в альбомном листе и откладывается в сторону. Сухо шуршат переворачиваемые листы. Над женскими лицами не задумываются. Ну, дама и дама, девушка и девушка — ими ГПУ не интересуется. О, сколько институтских пелеринок, гимназических черных передников, светлых кос, перекинутых через плечо на грудь. Агнию Петровну этот беглый просмотр знакомых, родных, когда-то столь милых лиц заставляет на минуту забыть ее тревоги.

— Какие смешные носили тогда рукава! — говорит она и находит в себе силу улыбнуться. — Ты посмотри, это вот моя тетя…

— Да. А какие банты в волосах твоих подруг. Огромные!..

— Была мода, — чуть слышно отвечает жена. — Какие мы были тогда, Господи! Если бы только знать. Ужас, ужас!..

— Главное, подлость и глупость! — с тяжелой злобой вторит муж. — И всё крови им надо. Всё мало им крови!

— Тсс!.. Тише. Это кто? Это твой родственник?

— Дядя мой. Служил в министерстве внутренних дел. Лучше выбросить.