Keeping 13 - Хлоя Уолш

— Не надо, — выдавил я, взяв ее руки в свои. — Не делай этого с собой, детка. — Я не мог больше ни секунды смотреть на нее в таком состоянии. — Пожалуйста.

— Не прикасайся ко мне! — Дрожа, Шэннон отдернула свои руки от моих, грудь тяжело вздымалась. — Н-не делай этого, ладно?

— Хорошо. — Подняв руки, я наблюдал, как она наблюдает за мной, чувствуя, как мое сердце раскалывается в груди. — Я не сделаю ничего такого, чего ты не захочешь.

Я оставался там, где был, держа свои руки при себе, ожидая, когда она возьмет от меня то, что ей нужно.

В конце концов, она это сделала.

Громко всхлипнув, Шэннон вскарабкалась ко мне на колени и обвила руками мою шею, прижимаясь ко мне так, как, я знал, я никогда полностью не заслужу. — Не оставляй меня… — Крепче обняв меня за шею, она уткнулась лицом мне в грудь и прошептала: — Пожалуйста, не уходи…

Прерывисто вздохнув, я заключил ее в объятия и прижал к себе. — Я не буду. — Крепче обхватив ее хрупкое тело, я нежно покачивал ее. — Я прямо здесь. — Прерывисто выдохнув, я наклонил лицо и поцеловал ее в волосы. — Я обещаю.

Я хотел встать перед этой девушкой и защитить ее от всего того ужаса, которому она подверглась. Это было неправильно, черт возьми, и я чувствовал, что тону в несправедливости ее жизни. Если бы я мог нанести ее порезы и синяки на свою кожу, я бы это сделал.

Затем раздался громкий стук в заднюю дверь, за которым последовал мужской голос. — Джон, ничего, если мы войдем?

— Мы здесь, Билли, — позвал папа, все еще держа Даррена. — Заходи.

Затем в нашу кухню вошли двое полицейских в форме, за ними следовал друг моего отца, суперинтендант Билли Коллинз. В тот момент, когда они сняли шляпы и сказали: — Я так сожалею о вашей потере, — из горла Даррена вырвался самый ужасный, душераздирающий всхлип, а Шэннон обессиленно прижалась ко мне.

Крепко держа ее, я медленно укачивал ее в своих объятиях, шепча ей на ухо все, что только мог придумать, чтобы она не слышала, что полицейские говорили моему отцу и Даррену. Она была в истерике, хватала ртом воздух и плакала так сильно, как я никогда раньше не слышал, чтобы она плакала. Мое сердце разбивалось на миллион осколков, разум кружился, но я оставался рядом с ней, не в силах отделить свои эмоции от ее.

Когда папа, Даррен и полиция спустились в гостиную, где мама была с младшими мальчиками, чтобы сообщить новости, и начались крики, я обнял ее еще крепче. Прямо там, на полу моей кухни, я баюкал ее в своих объятиях, ощущая каждый ее всхлип в самой глубине своей души. — Ш-ш-ш, малышка…

— Ты п-поешь. — Шмыгая носом, она прижалась к моей груди. — А вот и Солнце восходит.

Я пел.

Я делал все, что мог, чтобы ей было лучше.

— Это п-песня м-моей бабушки Мерфи, — икнула она. — Ты помнишь, как я г-говорил тебе э-это?

— Да. — Я вспомнил, как она рассказывала мне о том, как ее бабушка пела ей эту песню, когда она была напугана, и это было все, что я мог сделать в тот момент. — Мне следует остановиться?

— Н-нет. — Шэннон покачала головой. — Н-не останавливайся.

Дрожа, я продолжал укачивать ее в своих объятиях и тихо напевать слова песни ей на ухо, пока ждал врача, которого, я знал, вызвали.

67

ВОТ И СОЛНЦЕ ВЗОШЛО

ШЭННОН

Сначала я оцепенела, полностью и бесповоротно оцепенела, пока мой разум пытался переварить слова, образы, неизвестное. Затем ощущение покалывания пронеслось по моему телу, поражая каждое нервное окончание внутри меня, заставляя каждую конечность сильно дрожать. Но самой невыносимой была боль. Это произошло последним и утопило меня в неровных, сокрушительных, меняющих жизнь муках. Мое сердце не выдержало такого давления, и я была уверена, что оно перестанет биться. Этого не произошло, и это удивило меня. Я была удивлена, что все еще жива, ведь мое сердце было полностью вскрыто. Меня не ударили ножом в спину. Меня ударили ножом спереди, в грудь, прямо посередине. И в отличие от клинка, повреждения ощущались как картечь, раскалывая и сращивая меня в бесчисленных местах и многими непоправимыми способами. То, как оно все еще билось, было поистине за пределами моего понимания.

Я не могла думать о нем без нахлынувшего приступа горя и злости, захлестнувших меня, утопивших в моей горечи.

Я не была уверена, что все еще кричу, потому что больше не слышала собственного голоса. Кто-то вошел в дом и причинил мне боль. Ткнул меня чем-то острым. По крайней мере, так мне казалось. Человек, ударивший меня ножом, сказал мне, что все в порядке, что я такая храбрая девушка, и это заставит меня почувствовать себя лучше. Я не слушала этот голос. Вместо этого я сосредоточилась на глубоком тембре его голоса, когда он снова и снова напевал мне на ухо слова песни The Beatles "Here Comes The Sun". Прислонившись к Джонни, я закрыла глаза, чувствуя головокружение, и попыталась дышать ровно — одновременно я пыталась найти способ пережить ужасное кровоизлияние в моемд сердце и то, что оно было уничтожено руками моего отца. Мое здравомыслие определенно пошатнулось. В бреду и убитый горем, мой разум продолжал метаться и преследовать меня правдой.

Они были мертвы.

Они оба были мертвы.

— Мамочка, — невнятно пробормотала я, уже даже не узнавая собственный голос. — Моя мама…

— Ты моя маленькая, дорогая, — прошептал Джонни. Его большая рука обхватила мой затылок, когда он прижал меня к своей груди, медленно покачивая наши тела. — Моя маленькая дорогая со мной в безопасности.

Тогда меня окружал знакомый запах его спальни, но это не имело смысла. Как мы оказались в его спальне? Я только что была в своей спальне? Все было темно, и я ничего не могла разобрать. — Шшш, — прошептал Джонни, укладывая меня на что-то мягкое и теплое. — Я здесь.

Дрожа, я прижалась к его телу, чувствуя, как пол проваливается подо мной. Или, может быть, это был матрас. Я больше ни в чем не была уверена. Дрожа в его объятиях, я закрыла глаза и вдохнула его. — Мамочка.

— Шшш, — шептал он снова и снова, прижимая меня так близко к своей груди, что я чувствовала, как его сердце бьется у моей щеки. — Просто закрой глаза. — Я почувствовала его губы на своих волосах. — Я буду здесь, присматривая за тобой.

— Ты всегда