Сын Зевса. В глуби веков. Герой Саламина - Любовь Федоровна Воронкова

акинаком на правом бедре. Киссии в митрах – повязках, концы которых свисали у них по обе стороны лица. Чернобородые ассирийцы в льняных панцирях, в медных, искусно сплетенных шлемах, со щитами, копьями и деревянными палицами с железными шишками на конце. Стройные длиннобровые бактрийцы с тростниковыми луками и короткими бактрийскими копьями. Арабы из оазиса Дисоф в длинных, высоко подобранных бурнусах, с луком за правым плечом. Мелкокудрявые ливийские эфиопы в львиных и барсовых шкурах, с луками из пальмовых ветвей, с маленькими камышовыми стрелами и копьями, у которых острия были сделаны из рога антилопы. Смуглые индийцы в белых хлопковых одеждах и вместе с ними восточные эфиопы. Эти носили на себе лошадиные шкуры, снятые целиком, над ушами у них торчали лошадиные уши, а лошадиная грива развевалась на затылке, как султан. Узкоглазые саки, скифское племя, в островерхих шапках, с луками, кинжалами и сагариссами – обоюдоострыми боевыми секирами. Ливийцы в кожаных одеждах и пафлагонцы в плетеных шлемах и сапогах, доходящих почти до колена. Фракийцы в лисьих шапках и ярких одеждах, с дротиками, кинжалами и пращами… Арии, каспии, хорасмии, согдийцы и все другие бесчисленные азиатские племена.

Это пестрое войско тяжело и устало двигалось через фракийский Херсонес, мимо Кардии. Оно привалило к реке Мелас и, как говорят древние историки, выпило всю реку досуха. Повернув на запад, оно прошло мимо Стенторийского озера, что во Фракии, и разлилось, как весеннее половодье, по широкой Фракийской равнине.

Здесь, на побережье, стояло, охраняемое стражей, укрепление, оставленное Дарием. Ксеркс расположился в этом укреплении. И, едва отдохнув, захотел сосчитать свои войска.

Считали так: поставили десять тысяч воинов плотно друг к другу и обвели чертой. По этой черте построили невысокую ограду, доходящую до пояса, и потом в эту ограду вводили следующие десятки тысяч. Так и шел счет этому громадному войску.

Потом Ксеркс торжественно проплыл на большом сидонском корабле, сидя под золотым балдахином, по линии выстроившихся перед ним кораблей. Боевые корабли стояли ровно, повернувшись к царю железными носами, готовые по первому его знаку идти в сражение. И царь, любуясь своим флотом, успокоенно думал о том, что в этой войне ему даже и потревожиться не придется: победа была у него в руках.

Вечером, довольный и усталый, Ксеркс велел позвать к себе Демарата. Демарат не замедлил явиться. Разлегшись на тугих шелковых подушках, с кубком вина в руке, царь смотрел на него с иронической улыбкой.

– Демарат, мне угодно задать тебе вопрос. Ты эллин и, как мне известно, не из самого ничтожного и слабого города. Скажи мне теперь: дерзнут ли эллины поднять на меня руку? Что скажешь ты о них?

Худощавое, тонкое лицо Демарата покрылось красными пятнами, когда Ксеркс так пренебрежительно отозвался о его прославленной Спарте. Потеряв родину, он не переставал любить ее.

– Царь, говорить ли мне правду? Или говорить тебе в угоду?

– Говори правду, Демарат, и не бойся. Я не оставлю тебя своими милостями.

– Если ты хочешь правды, царь, то скажу тебе правду. Эллины никогда не примут твоих условий, которые несут Элладе рабство. А спартанцы будут сражаться с тобой, даже если все прочие эллины перейдут на твою сторону. И не спрашивай, сколько у них воинов. Ведь если выйдет в поход только тысяча, то все равно они будут сражаться с тобой.

Царь засмеялся:

– Демарат, какие слова слетели с твоих уст! Тысяча воинов будет сражаться со столь огромным войском?

– Да, царь, будет, – подтвердил Демарат. – Будет, потому что у них есть владыка – их закон, которого они страшатся гораздо больше, чем твой народ – тебя. Веление закона всегда одно и то же: закон запрещает в битве бежать перед военной силой врага, как бы велика она ни была, но велит, оставаясь в строю, или одолеть, или самим погибнуть.

Голос Демарата дрожал. Он знал, что так и будет. Спартанцы выйдут против персов и не отступят, пока не победят или пока не погибнут.

Но Ксеркс не мог поверить этому. И чтобы не спорить, обратил их разговор в шутку.

Леонид, царь Спартанский

Эллада замерла, как замирает земля перед надвигающейся грозой. Вести приходили одна за другой все более гнетущие, все более ужасающие. Ксеркс уже прошел по фракийскому побережью и теперь со всей массой своего войска идет через фракийскую область Пеонию.

А вот он уже в городе Ферме[141]. Стоит лагерем. Лагерь его занял все побережье Фермейского залива, вплоть до Галиакмона, македонской реки. Туда же, в Фермейский залив, пришли его боевые, кичливо разукрашенные корабли.

Снова заседал Совет на Истме, снова эллины решали свою нелегкую судьбу. Разведчики следили за продвижением персидских войск. Сегодня они принесли известие, что персы вступили в область Верхней Македонии Пиерию. Оттуда через Фермопилы они пройдут прямо в Элладу.

Медлить больше нельзя. Совет тут же принял решение ввести войско в Фермопильский проход, а у мыса Артемисия, который недалеко от Фермопил, поставить флот, – так военачальники сухопутных и морских войск могут сообщаться друг с другом и, если будет надо, придут один другому на помощь.

На заре, когда белая Утренняя звезда еще висела в зеленоватом небе и вода чуть серебрилась на горизонте, военачальник Еврибиад вывел корабли в широкое Фракийское море. Флот миновал узкий пролив, синеющий между островом Скиафом и Магнесией, и, подойдя к мысу Артемисию, бросил якоря.

Защищать Фермопилы пошел спартанский отряд. Отрядом командовал спартанский царь Леонид, сын Анаксандрида, потомок Геракла. Молодой, энергичный, воспитанный в твердых традициях Спарты – не отступать ни перед каким врагом, – он взял в свой отряд триста самых отважных воинов, преданных родине, сильных телом и духом. Все это были люди зрелого возраста, у всех были жены и дети, и все они знали, за что идут воевать и что идут защищать.

Спартанские правители – эфоры, истинные господа страны, цари над царями, – торопили Леонида:

– Иди и занимай Фермопилы. Пускай наши союзники не думают, что Спарта будет медлить. Тогда они, увидев это, и сами поторопятся послать свои войска. А мы, как только отпразднуем Карней, почтим нашего бога Аполлона Карнейского, придем к тебе всем войском. Пока персы дойдут до Фермопил, мы закончим праздник.

Воины Леонида собрались так быстро, что едва успели проститься с родными. Жена Леонида, прекрасная Горго, не пролила ни одной слезы – спартанки не плачут.

– Со щитом или на щите![142] – сказала она.

– Со щитом, Горго, со щитом! – ответил Леонид.

Однако румянец сбежал с ее лица, когда она увидела его в красном военном плаще. Она молча