Собрание сочинений в 6 томах. Том 2 - Грэм Грин

как пловец, переоценивший свои силы. Он знает, что волна сильней его. Что ж, если я утону, я не выпущу Генри. В конце концов, это мой долг — если все попадет в газеты, кто знает, чем кончится? Я вспомнил розы в Манчестере, обман не скоро разоблачили. Люди так склонны к истерике. Будут ходить, молиться, гоняться за реликвиями. Генри — известный человек, скандал получится страшный. Журналисты полезут с вопросами, вынюхают эту чушь с крещением. Благочестивая пресса так вульгарна. Я представил себе заголовки. Еще чудес навыдумывают. Нет, надо убить это на корню.

Я вспомнил дневник и подумал: «Нельзя его оставлять, неверно поймут». Чтобы сберечь ее для себя, мы должны разрушать все, что с ней связано. Детские книги и те опасны. И фотографии, нельзя их давать в газеты. Как служанка, надежна? Вот, попытались создать искусственный домик, а и тот под угрозой.

— Пойдем в бар? — спросил Генри.

— Сейчас, минутку.

Я пошел наверх и вынул дневник. Сорвал переплет, — он не поддавался, вылезали какие-то нити, все было так, словно я отрывал лапки птице — и вот дневник лежал на кровати, бескрылый и раненый, кипа бумаги. Последняя страница была сверху, я прочитал: «Когда я прошу боли, Ты даешь мир. Дай и ему. Возьми от меня, дай ему, ему нужнее!»

«Вот тут ты прогадала, — думал я. — Одна твоя молитва осталась без ответа. Нет у меня мира, и любви нет, только ты, только ты, — говорил я ей. — Я умею лишь ненавидеть». Но ненависти не ощущал. Я называл других истеричными, а сейчас сам впал в истерику. Я чувствовал, как фальшивы мои слова. Ведь на самом деле я не столько ненавидел, сколько боялся. «Если Бог есть, — думал я, — если даже ты, со всей твоей несмелой ложью, со всем распутством, можешь так измениться, все мы станем святыми, стоит нам прыгнуть, как ты прыгнула, закрыв глаза, навсегда, сразу. Если ты святая, это нетрудно. Этого Он может потребовать от каждого из нас. Чтобы мы прыгнули. А я не хочу». Я сидел на постели и говорил Ему: «Ты ее забрал, но я еще не Твой. Я Тебя знаю, Ты хитер. Это Ты ведешь нас на высокое место и показываешь все царства. Ты — Сатана, Ты искушаешь, чтобы мы прыгнули. А я не хочу ни мира Твоего, ни любви. Я хотел очень легкого, очень простого — Сару на всю жизнь, а Ты ее отнял. У Тебя великие замыслы, и Ты разрушаешь наше счастье, как разрушает жнец мышиную норку. Я ненавижу Тебя, Господи, я ненавижу Тебя, словно Ты есть».

Я посмотрел на кипу бумаги, ничью, как клок волос. Нет, хуже. Волос можно коснуться, поцеловать их. Я страшно устал. Я жил ради ее тела, я желал его, а у меня остался только дневник. И я запер его в шкаф, ведь он опять победит, если я его уничтожу и останусь совсем без нее. «Хорошо, — сказал я ей, — будь по-твоему. Я верю, что ты жива, и Он жив, но твоих молитв не хватит, чтобы я полюбил Его. Он обокрал меня, вот и я, как этот твой король, украду у Него то, что Ему во мне нужно. Ненависть — у меня в мозгу, а не в желудке, не на коже. Ее не устранишь, это не сыпь, не боль. Разве я не ненавидел тебя? Разве я себя не ненавижу?»

Я крикнул Генри:

— Иду! — и мы пошли рядом в «Герб Понтефрактов».

Фонари не горели, там, где пересекались дорожки, виднелись влюбленные, а на другой стороне стоял дом с разбитыми ступеньками, где Он вернул мне бесполезную, жалкую жизнь.

— Я думаю днем, как мы будем с вами гулять вечером, — сказал Генри.

— Да.

«Утром, — думал я, — позвоню врачу, спрошу, возможно ли исцелиться верой». А потом: «Нет, не буду. Пока не знаешь, можно придумать многое…» Я положил руку Генри на рукав, — поддержал его, я должен быть сильным за нас двоих, а он еще не понял толком своего горя.

— Я только этих прогулок и жду, — сказал он.

В начале я писал, что это — книга о ненависти, и, направляясь рядом с Генри к вечернему нашему пиву, я отыскал молитву, которая, кажется, отвечала этому, зимнему духу: «Господи, Ты сделал достаточно, Ты много отнял у меня, я слишком устал, слишком стар, чтобы учиться любви, оставь же меня в покое!»

Общий комментарий

(С. Филюшкина)

Сила и слава

Роман «Сила и слава» (1940) был оценен издателями не сразу. Первоначальный тираж, на который рискнула фирма «Хайнеманн», составил три с половиной тысячи экземпляров (лишь на тысячу больше пробного тиража «Человека внутри» — литературного дебюта Грина, состоявшегося за одиннадцать лет до того). В Соединенных Штатах «Вайкинг Пресс» в 1940 г. выпустила всего две тысячи экземпляров под измененным названием — «Пути лабиринта». Но именно американские издатели, вернув книге в 1946 г. ее оригинальное заглавие, обогнали в послевоенные десятилетия по числу публикаций своих английских коллег: в отдельные годы «Вайкинг Компас Эдишн» и нью-йоркский филиал «Пенгуин Букс» печатали роман по три и по четыре раза.

Успех к писателю после войны пришел и во Франции. Грин считал, что этим он обязан Франсуа Мориаку, написавшему к «Силе и славе» «весьма лестное предисловие». В Голливуде Джон Форд поставил по роману фильм «Беглец», резко исказивший содержание произведения: священник представал безупречным праведником, а лейтенант — средоточием всех пороков и притом отцом Бригитты. По признанию Грина, он «так и не смог принудить себя посмотреть этот фильм». При папе Пие XII (1939–1958) «Сила и слава» вызвала раздражение Ватикана и была запрещена. Однако другой римский папа — Павел VI (1963–1978), давший Грину аудиенцию, сказал ему, что это его любимая книга.

Вслед за «Брайтонским леденцом» (1938) «Сила и слава» отразила интерес прозаика к морально-религиозным проблемам, стремление осмыслить католическую ортодоксию с точки зрения ее гуманистического содержания и нравственной состоятельности. По свидетельству Грина, это единственный в его творчестве роман, который он создавал, исходя из заранее заданного тезиса, что во многом было обусловлено особыми обстоятельствами: выполняя задание религиозного журнала, писатель в 1938 г. отправился в Мексику, чтобы познакомиться с положением католической церкви в стране.

Мексика — государство с драматической историей, не утратившее и в XX в. связей с феодальным прошлым, но уже стремительно развивавшееся по пути буржуазной индустриализации, — переживала в тридцатые годы сложные последствия революции 1910–1917 гг. Революция всколыхнула общественное сознание, дала надежду на проведение аграрной реформы, на возрождение культуры, просвещение народа, утверждение демократических свобод. Однако эти надежды подрывались нестихающей борьбой за власть различных