Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны) - Борис Фрезинский

«1 декабря 1935.

Посылаю Вам конец А. Жида. Г. Н. Мунблит[1972] сказал, что Вы успеете к № 1. Я не верю этому. Ns 1 не может выйти без А. Жида. Если у Вас не будет времени его отредактировать самому, может быть, Вы сделаете замечания для переводчика (можно прислать к Вам переводчика). Но мы бы, конечно, были счастливы, чтобы Вы нашли время отредактировать сами»[1973].

В ответ Бабель написал о сложностях порученной ему работы:

Мои отметки указывают на фразы неуклюжие, тяжеловесные, темные по смыслу, неблагозвучные… Таких много.

Тщательная редакция, по моему, необходима. Надо отдать справедливость переводчику — смысл передан им точно, к тому же текст дьявольски, необыкновенно труден. Стиль Жида в этой книге — с занозами, крючками, остановками, прерывистыми душевными вздохами — но хотелось бы русскому тексту придать более прозрачности и легкости. <…> Работаю сколько могу <…>.

Наконец, 10 декабря Бабель прислал Вашенцеву успокоительную телеграмму: «Выслал четыре дня назад спешной почтой = Бабель»[1976].

Перевод четырех стихотворений А. Жида, включенных им в «Новую пищу», редакция в соответствии с переданным пожеланием автора заказала Пастернаку. Об этом заранее уведомили критика И. Лежнева[1977], которому поручили написать для этого же номера журнала статью, объясняющую читателю содержание новой книги большого друга СССР. Пастернак сделал перевод быстро, в обычной, легко узнаваемой манере:

Ты обжег мне ресницы,Боже, свет твой сверх сил.Ты меня, как десницей,Им насквозь поразил…

И. Лежнев, высланный в конце 1920-х из СССР и возвращенный милостью Сталина назад, вел по поручению «отца народов» отдел литературы в «Правде». Он четко понимал, чего от него хотят, и потому быстро стал влиятельным критиком. Избрав себе в помощники «классического представителя пессимизма» в философии Артура Шопенгауэра, И. Лежнев с помощью аккуратного подбора цитат «доказал», что «наш большой друг, великий французский писатель А. Жид» написал «книгу большого оптимизма» (в компактном тексте А. Жида слово «бог» встречалось 72 раза, а слово «коммунизм» — только 2, причем 1 из них — в примечании, но с этими сложностями Лежнев справился).

Книгу Андре Жида напечатали в срок — в № 1 за 1936 год. Судя по всему, в переводе не сделали купюр (наверное, это было оговорено Эренбургом заранее) — неудобные места в комментирующей книгу статье обойдены молчанием. Между тем внимательный читатель мог почерпнуть в книге А. Жида немало полезных советов. Например:

«Товарищ, не верь ни во что, не принимай ничего без доказательств. Кровь мучеников никогда ничего не доказывала. Нет такой безумной религии, у которой не было своих мучеников и пламенных приверженцев. Во имя веры умирают и во имя веры убивают. Жажда знания рождается из сомнения. Перестань верить и учись. Принять на веру заставляют всегда лишь по недостатку доказательств. Не верь небылицам. Не принимай ничего на веру»[1978].

Последняя фраза «Новой пищи» звучала в СССР 1936 года как предостережение:

«Не приноси жертв кумирам».

В том же 1936-м, работая над книгой «Возвращение из СССР», Андре Жид доказал, что для него это были не просто слова.

2. Несостоявшаяся поездка Мальро в СССР (1939)

Прежде чем рассказать эту историю, напомню, что до 1939 года Мальро дважды приезжал в СССР — в 1934 и в 1936 годах.

Летом 1934-го вместе с Ильей Эренбургом он прибыл морем в Ленинград как гость Первого съезда советских писателей. Газеты поместили репортажи об этом событии, интервью с гостем. На съезде Мальро выступал дважды и пользовался куда большим вниманием, чем тогда абсолютно свой Арагон. Обращаясь после съезда к Сталину с проектом реорганизации всей работы с зарубежными писателями, Эренбург назвал присутствие на съезде имевшего мировую славу Мальро едва ли не единственным исключением из политики организаторов съезда — они приглашали гостей, исходя не из их художественного веса, а лишь по соображениям идеологической стерильности[1979]. Мальро пригласили, потому что на этом настоял Эренбург.

Русские переводы из Мальро уже стали появляться в советской периодике (в частности, фрагменты его романа о китайской революции «Условия человеческого существования» — теперь переводят: «Удел человеческий»). Еще в 1933 году «Литгазета» напечатала статью «Андре Мальро»; Эренбург в ней писал:

«У Мальро лицо тонкое и женственное. Он очень нервен. Разговаривая, он не умеет слушать. Его взволнованные монологи напоминают водоворот: неизменно возвращается он к одной и той же мысли. Его хвалят наперебой все снобы и все эстеты. Но он выступает на коммунистических митингах <…>»[1980].

В том же году Бабель на встрече с московскими журналистами говорил о Мальро, назвав его «одним из будущих столпов французской литературы»[1981]. В 1935 году «Знамя» напечатало небольшой роман Мальро «Годы презрения» в авторизованном переводе Ильи Эренбурга. Во Франции роман появился в журнале, но затем автор его переработал. Переводы отрывков, сделанные по журнальной публикации, начали без ведома автора появляться в советской периодике — их остановило письмо Мальро в редакцию «Знамени»:

«9 мая 1935. Дорогие товарищи, „Знамя“ — единственный орган, которому мною разрешено публиковать „Годы презрения“, и перевод И. Эренбурга, в котором эта вещь будет напечатана, является единственным, действительным и одобренным мною»[1982].

В сопровождавшей это послание записке Эренбург писал:

«Надеюсь, что теперь Вам удастся прекратить печатание неавторизованных переводов. Мальро напечатал свой роман прежде в журнале „Нувель ревю франсез“, но потом сильно изменил текст. Это тоже задержало мой перевод. Все же надеюсь выслать Вам рукопись в июне месяце. Роман небольшой — примерно шесть листов…»[1983].

Действительно, Эренбург слово сдержал и в июне присылал перевод главами; 17 июня было отправлено окончание романа. «Годы презрения» появились в № 8 «Знамени» за 1935 год[1984].

В марте 1936-го Андре Мальро с младшим братом, журналистом Роланом, приехал в Москву по делам Ассоциации писателей, избранной Парижским конгрессом 1935 года. Из Москвы вместе с Бабелем и Кольцовым они отправились в Крым, к Горькому, обсуждать планы Ассоциации, в частности грандиозный проект «Новой энциклопедии». Этот проект в СССР по предложению Мальро должен был возглавить Н. И. Бухарин, и Горький с этим согласился. Он написал Ромену Роллану: «Был у меня Мальро. Человек, видимо, умный, талантливый. Мы с ним договорились до некоторых практических затей, которые должны будут послужить делу объединения европейской интеллигенции для борьбы против фашизма»[1985]. По возвращении Мальро в Париж Эренбург 5 апреля сообщал Кольцову: «Мальро вернулся в хорошей форме и взялся за работу. Я не очень-то верю в предприятие с энциклопедией — боюсь, что трудно будет преодолеть марксистскофобию англичан и двух третей наших французов. Но посмотрим, как развернется дело»[1986]. Иностранная комиссия Союза писателей поддерживала постоянную связь с Мальро; ему выслали 46 газетных вырезок с материалами о его поездке в СССР[1987], в его письмах в Комиссию — неизменные просьбы присылать ему советскую периодику. Ролан Мальро, человек легкомысленный и взбалмошный, остался в СССР и прожил там несколько месяцев, создавая немало забот опекавшим его («Брат Ваш иногда навещает нашу Иностранную комиссию», — сообщал писателю зам. ее председателя М. Аплетин[1988]).

Уже после отъезда Андре Мальро из СССР, в конце мая 1936 года, директор Института мировой литературы И. Луппол донес в Агитпроп ЦК ВКП(б) Щербакову, что им обнаружены книги Мальро с его сердечными дарственными надписями писателю-«троцкисту» Виктору Сержу, находившемуся в заключении и в 1936-м освобожденному (высланному из СССР) по настойчивой просьбе Р. Роллана во время его встречи со Сталиным. «Можно ли верить после этого автору?»[1989] — вопрошал Луппол, имея в виду ненадежность просоветскости Мальро. Однако в СССР с Мальро продолжали дружить.

С началом Гражданской войны в Испании (1936) Мальро организовал боевую эскадрилью и сражался во главе ее на стороне республиканцев. В это время популярность Мальро в СССР была особенно велика. В архиве Иностранной комиссии Союза писателей сохранилось послание к Мальро его читателей, передающее, что называется, аромат времени: