Семь камней радуги - Диана Удовиченко

– Я помогу, - тихо сказал Гарт.

Вдвоем с Гольдштейном они подняли маму и понесли к двери.

– Пойдемте отсюда, - сказала Аня, обнимая Макса.

Выйдя из дома, Макс зажмурился. Небо над Лиллигейтом очистилось и стало нежно-голубым. Светило яркое зимнее солнце. Но люди, стоявшие вокруг дома, казалось, не замечали этого. Радость победы была омрачена скорбью по тем, кто пал в последнем бою.

Отойдя от дома шагов на десять, Аня сняла с себя плащ и постелила его на землю. Гарт и Гольдштейн осторожно положили на него неподвижное тело мамы. Макс опустился рядом с мамой на колени и погладил холодный лоб. Виктория прикоснулась к ее шее, пытаясь нащупать пульс, затем прильнула ухом к груди. Ее лицо помрачнело, когда она произнесла:

– Не дышит…

У Макса потемнело в глазах, он стоял возле мамы на коленях и смотрел в изможденное, но странно умиротворенное лицо. "Не может быть, этого просто не может быть!" - билась в голове бессмысленная фраза. Вокруг него стояли его друзья, и впервые они ничем не могли помочь. Аня, по щекам которой текли слезы, положила руку на его плечо, пытаясь хоть как-то утешить. А отовсюду стекались те, кто сражался вместе с ним в этой войне.

Двое матросов с "Пьяной Маруси" принесли тело капитана Савки и положили его в нескольких шагах от мамы. На шее его зияла глубокая рана.

– Из всей команды только мы остались, - тихо сказал один из матросов и медленно стянул с головы лихо повязанный платок.

– Граф, нет! - со слезами крикнула Милана.

Воины из отряда графа Пржевецкого вчетвером торжественно и печально несли на плаще своего командира. Арбалетный болт, пробив кольчугу, вошел в грудь прямо напротив сердца. Его опустили рядом с капитаном. Макс поднял затуманенный слезами взгляд и увидел на губах графа веселую улыбку. Неистовый лониец умер, как и жил, смеясь. На его руке сиял девственно-чистый бриллиант. Виктория подняла свою руку: камень в кольце, подаренном ей графом, стал абсолютно черным. Девушка опустилась на колени рядом с телом человека, который любил ее так сильно и страстно, что, не задумываясь, бросил к ее ногам саму свою жизнь. Глядя в его улыбающееся, прекрасное даже в смерти, лицо, Виктория заплакала и прикоснулась к губам графа первым и последним поцелуем.

Повсюду были тела погибших, повсюду люди оплакивали своих покойников, повсюду стонали раненые, а над всем этим возвышался старый дом - источник всех бед и горестей. Макс не понял, что произошло, когда Гольдштейн, резко выкрикнув: "Ложитесь!", - пригнул его голову к земле, а сам, оттолкнув Милану и Аню, кинулся к двери дома. Он добежал до нее и встал, широко расставив ноги, раскинув руки, будто не давая чему-то прорваться наружу. В ту же секунду его тело вздрогнуло, взмыло в воздух, и, пролетев несколько шагов, рухнуло на землю. Макс вскочил и побежал к Гольдштейну, не понимая, что случилось, молясь лишь о том, чтобы с ним все обошлось. Но, уже на бегу, он понял, что Гольдштейн мертв - так неестественно он лежал, так изломано было его тело. Взгляд его неподвижных глаз был устремлен вверх, губы страдальчески закушены. Макс осторожно закрыл его глаза и вместе с Гартом отнес туда, где лежали мама, Савка и граф.

– Откат, - сказал Сергей Иванович, вытирая слезы, - В доме скопилась огромная магическая энергия, и произошел откат. Он понял это раньше всех и заслонил нас своим телом.

Милана рыдала, обнявшись с Аней. Виктория закрыла глаза и обессиленно прислонилась к Гарту. Макс снова встал на колени, не отводя глаз от мамы. От горя на него нашло странное оцепенение, он ничего не чувствовал, не понимал, только молча смотрел в мамино лицо. Победа далась слишком большой ценой, и теперь он не знал, как будет жить, похоронив стольких дорогих его сердцу существ.

Вдруг тело Гольдштейна осветилось ярким оранжевым сиянием, будто солнце на прощание подарило ему частичку своего тепла, и поднялось в воздух, постепенно бледнея и растворяясь в нем.

– Оранжевый ушел от нас, но остался его наследник, - раздался над головой Макса торжественный скорбный голос.

Возникнув ниоткуда, возле исчезающего тела Гольдштейна стоял Белый Бессмертный, держа на раскрытой ладони его кольцо с оранжевым камнем. Вдруг Макса пронзила мысль: почему с телом мамы ничего не происходит? Ведь оно тоже должно было исчезнуть! В душе проснулась надежда, он, затаив дыхание, смотрел на маму, боясь, что она сейчас уйдет, вслед за Гольдштейном. Но секунды проходили, складываясь в минуты, а мама оставалась с ним.

– Она жива, - сказал Белый, - Просто, не выдержав страданий, ее душа вышла из тела. Но она здесь, рядом с тобой.

– Так верните ее, - прохрипел Макс.

– Это должен сделать ты. Призови на помощь свой дар.

Макс поднял лицо к небу и посмотрел на солнце. Он постарался забыть свое горе, не думать о потерях, очистить свое сознание и почувствовал, как в него вливается живительная энергия солнечных лучей. Его тело наполнилось силой. Он взял мамины холодные руки в свои ладони, передавая ей исцеляющую энергию. Мама вздохнула и открыла глаза. Она увидела Макса, порывисто села и крепко обняла его. Макс, задыхаясь от счастья, прижался щекой к маминым волосам и, как когда-то в детстве, сладко, не стесняясь своих слез, расплакался. Мама была рядом, живая, теплая, любящая, но он не мог забыть о тех, кого больше никогда не будет с ним. Гольдштейн, Эдик, граф, Савка, Роки… При мысли о Роки, принявшем страшную смерть, горло сдавил обруч боли.

– Тише, тише, мой родной, - шептала мама, гладя его волосы, - Все пройдет, все будет хорошо.

Эти простые слова утешали Макса, убаюкивая боль в сердце. Он глубоко, судорожно вздохнул, успокаиваясь, и услышал громкий, протяжный вой. Макс поднялся на ноги и протянул маме руку, помогая встать. Вокруг стояли люди - жители города, пришедшие на помощь раненым, воины, дравшиеся с ним плечом к плечу. Все они обнажили головы, отдавая последние почести павшим в этом бою. Чуть поодаль от людей колыхались туманные призраки тех, кого тысячу лет назад превратили в мортусов. Суровой стеной стояло призрачное войско короля Айдина. Земля под ногами была покрыта полчищами крыс, которые, не страшась людей, замерли, будто разделяя всеобщее горе. А вокруг сидели волки и, подняв острые морды к небу, пели свою прощальную песню. Скорбные, надрывающие душу звуки возносились к небу и таяли в его безоблачной вышине, как последняя поминальная молитва. Волки оплакивали погибших, отдавая последнюю дань своим серым братьям, людям, зверям - всем воинам Света, чья жизнь оборвалась в битве со злом. Казалось, вместе с волками плачет сама природа, провожая в последний путь своих детей. Наконец, волчья песня закончилась, оборвавшись на высокой ноте, и звери медленно пошли прочь.