Собрание сочинений. В 4-х т. Том 1. В дебрях Индии - Луи Жаколио

Сэр Лоуренс несколько раз прочел это послание.

— Гм! — сказал он после нескольких минут размышления. — Я, быть может, слишком поспешил праздновать свою победу… Но никогда еще моя звезда не сверкала так ярко; и я верю, что она не изменит мне, когда я так близок к цели.

Сердар не ошибся. Память сэра Лоуренса так же мало сохранила следы о событиях ночи, как вода не сохраняет изображение отразившихся в ней предметов.

IV

В ТО ВРЕМЯ, КАК В ДЕКАНЕ ПОЛНЫМ ХОДОМ шла подготовка к восстанию, которым искусно руководило общество Духов Вод и Сердар, специально для этого приехавший из Европы, — в Нухурмуре, тайном убежище Нана-Сахиба и его верных друзей, все было тихо и спокойно.

Среди друзей были маратхский воин Нариндра, старый товарищ Сердара, который томился праздной жизнью и с нетерпением ждал возвращения Фредерика де Монморена; Рама-Модели, заклинатель, проводивший все дни в дрессировке Неры и Ситы, двух пантер, оставшихся ему в наследство от Рам-Шудора; молодой и верный Сами и Рудра, следопыт, который открыл логовище тхугов. Все четверо находились по-прежнему под начальством Шейх-Тоффеля, адмирала флота маскатского султана, иначе говоря, Мариуса Барбассона из Марселя, который до сих пор еще не утешился после трагического конца своего друга Боба Барнета, умершего от укуса кобры и съеденного шакалами.

Для Барбассона это была невосполнимая потеря, ибо, как он сам говорил, во всем мире не найти двух столь сходных людей, если не считать небольшой разницы вследствие того, что один был провансалец, а другой янки. И действительно, оба они еще с детства протестовали против той бесплодной потери времени, к которой принуждали под предлогом обучения.

— И кому это нужно? — с видом философа говаривал Барбассон, когда они беседовали на эту тему.

— Никому — отвечал Барнет.

Оба в возрасте шестнадцати лет были выгнаны своими отцами с помощью пучка веревок; оба изъездили весь свет и испробовали все ремесла и профессии; обоим улыбнулась удача после того, как Барбассон в Маскате без боли выдернул зубы султану и был за это назначен адмиралом, а Барнет в Ауде исполнил роль паяца, рассмешив наваба, который не смеялся двадцать лет, и получил чин артиллерийского генерала. Случай соединил этих двух людей, созданных друг для друга, но смерть, бессмысленная смерть, которая всегда поражает лучших людей, разъединила их.

Печальный конец Барнета спас Барбассона, и пламенное южное воображение последнего внушило ему мысль, что смерть была добровольным самопожертвованием для спасения друга. Надо было послушать, когда он рассказывал эту печальную историю.

— Так, друзья, мы оба попали в тесный желоб с поперечным сечением в тридцать три квадратных сантиметра; ни вперед тебе не двинуться, ни назад, и даже не пошевельнуться… Мы уже чувствовали запах кобр, которые приближались к нам. «Пусти меня вперед, — говорит мне тогда Барнет, — пусть смерть моя спасет тебя». И он сделал то, что сказал, бедняга! И вот теперь я здесь…

В конце рассказа слезы начинали капать из глаз Барбассона. Это воспоминание стало настолько священным для Барбассона, что он ничего не говорил и не делал, не подумав о том, как поступил бы Барнет при подобных обстоятельствах. Барнет стал его пророком, что было тем более странно, что при жизни янки оба неразлучника вечно спорили друг с другом… Правда, после смерти Барнета Барбассон приписывал все свои мысли последнему, так что все шло у него хорошо, в согласии с самим собой.

Барбассон начинал скучать в Нухурмуре; провансалец утверждал, что Барнет после отъезда Сердара не остался бы и двадцати четырех часов в пещерах, и не проходило дня, чтобы Барбассон не заявлял, что напишет Фредерику де Монморену и будет просить прислать заместителя на свое место.

Увы! Это был уже не тот бесстрашный Барбассон, которого мы знали, всегда готовый принять участие в заговорах, сражениях и в героических похождениях; вот почему Сердар, заметивший эту перемену из писем, которые получал в Европе, не нашел возможным призвать его к себе по приезде и дать ему какую-нибудь роль в большом заговоре.

Барбассон думал теперь о благах земных, говорил, что англичане прекрасно делают, желая сохранить Индию, словом, он сделался консерватором с тех пор, как Нана-Сахиб подарил ему в награду за услуги целый миллион звонким бенгальским золотом.

История свидетельствует, что благосостояние и богатство изнеживают народы, и Барбассон подтверждал это правило. Его тянуло вернуться в Марсель, прогуливаться по Канебьере и слушать, как говорят:

— Смотри-ка, ведь это наш Мариус, сын дядюшки Барбассона, продавца блоков… Он, видно, нажил деньжат у турок!

Ему хотелось поглядеть, как будут лопаться с досады его двоюродные и троюродные братцы, любимцы коллежа, которые сделали карьеру по судебной части и получают всего две тысячи четыреста франков жалованья… Нет, Барнет на его месте давно бы махнул домой, а он, Барбассон, будет очень наивен, если не поступит, как Барнет. Но — терпение! Следующая почта принесет ему отставку.

Он был настолько осторожен, что перевел свой миллион во Францию через посредство банкирской конторы в Бомбее и поручил своему нотариусу купить прелестную виллу по соседству с Бланкардом, где он воспитывался у кормилицы. Он предполагал кончить свои дни мирным землевладельцем, предаваясь воспоминаниям о Барнете и пользуясь услугами искусной кухарки, которая будет полностью угождать его гастрономическим вкусам.

В ожидании часа своего освобождения он заботился о хорошем столе в Нухурмуре и пристрастился к рыбной ловле на озере, где он совершал чудеса. Хотя он был новичком в этом виде спорта, но ввиду того, что имел дело с рыбами, которые не умеют защищаться против хитрых измышлений человека, легко ловил их на приманку.

Нана-Сахиб, который ничего больше не боялся после трагического конца Максвелла и исчезновения Кишнайи, чувствовал себя настолько уверенно под охраной своего отряда, что начал выходить из своего убежища и, находя общество Барбассона очень приятным, также сделался страстным рыболовом. Вот уже несколько дней, как они сидели каждый день, молчаливые и неподвижные, на берегу озера, терпеливо ожидая, когда Сердар пришлет им известие о себе.

Фредерик де Монморен давно уже знал, что Нана-Сахиб, несмотря на замечательное мужество, с каким он вел свои войска, подвергая опасности свою жизнь, не имел качеств, необходимых для заговорщика. Поэтому он тщательно скрывал свое возвращение от принца, решив предупредить его только в самую последнюю минуту, чтобы обезопасить себя от какой-либо неосторожности с его стороны.