Боевой клич свободы. Гражданская война 1861-1865 - Джеймс М. Макферсон

признать Южные Штаты как независимое государство». Но еще до того, как исход сражения под Энтитемом стал известен в Англии (в то время новости шли через Атлантику не меньше десяти дней), Пальмерстон стал проявлять осторожность. 23 сентября он сказал Расселлу, что итог мэрилендской кампании «должен оказать огромное влияние на текущее положение вещей»: «Если федералы потерпят сокрушительное поражение, то они могут быть готовы принять наше предложение, и тогда нужно будет ковать железо, пока горячо. Если же, напротив, для них все закончится хорошо, тогда нам стоит выжидать и смотреть, как будут развиваться события»[993]. Узнав об отступлении Ли в Виргинию, Пальмерстон отступил и сам. «Последние сражения в Мэриленде опять склонили чашу весов в сторону Севера, — писал он Расселлу в начале октября. — Все очень запутано, и прояснить ситуацию могут только следующие столкновения обеих армий»[994].

Однако сражение при Энтитеме не охладило пыл Расселла и Гладстона. Они настаивали на обсуждении американского вопроса на заседании кабинета 28 октября, несмотря на повторное замечание Пальмерстона о том, что положение дел с середины сентября изменилось: «Я склонен вернуться к нашей первоначальной роли наблюдателя за событиями, пока исход войны не станет более очевиден»[995]. Кабинет высказался против предложения Расселла и Гладстона. В этот момент Франция внесла предложение о полугодичном перемирии, гарантом которого выступили бы Англия, Франция и Россия, во время которого блокада была бы приостановлена. Это было столь недвусмысленной поддержкой Юга, что Россия, симпатизировавшая Союзу, тут же открестилась от этой идеи, а затем и британское правительство после двухдневного обсуждения отвергло это предложение.

Юг никогда больше не был столь близок к реализации идеи о вмешательстве в конфликт европейских держав. Идея эта не умерла окончательно, так как ситуация на фронтах оставалась нестабильной и большинство британцев были уверены, что Северу никогда не победить в войне. Но северяне, по крайней мере, избежали разгрома. Как сдержанно заметил Чарльз Фрэнсис Адамс: «Энтитем поднял наши акции»[996]. В действительности он сделал даже больше: сражение позволило Линкольну обнародовать Прокламацию об освобождении рабов, и теперь Уайтхолл должен был несколько раз подумать, прежде чем выступать против государства, сражающегося не только за свою целостность, но и за свободу.

II

22 сентября, через пять дней после битвы под Энтитемом, Линкольн созвал заседание кабинета. По словам президента, он обещал Господу, что если войска вытеснят врага из Мэриленда, Прокламация об освобождении будет обнародована. «Я думаю, время пришло, — продолжил президент, — хотя я ждал более удобного времени и надеялся, что наше положение будет более устойчивым. Действия армии против мятежников не вполне удовлетворили меня». Тем не менее Энтитем был победой, и Линкольн намеревался предупредить рабовладельческие штаты о том, что, если они не вернутся в состав Союза к 1 января 1863 года, их рабы «с этого дня впредь и навечно станут свободными». Кабинет одобрил это решение, хотя Монтгомери Блэр вновь заметил, что такая мера может отпугнуть пограничные штаты, которые примкнут к южанам и вручат «демократам дубинку… которой они могут побить администрацию» на выборах. Линкольн ответил, что он исчерпал все доводы, с помощью которых можно было сохранить лояльность пограничных штаты Союзу. Сейчас же «нужно сделать шаг вперед» без них. «Они уступят нам, если не тотчас же, то в скором времени… [Что же до демократов, то] их дубинки пройдутся по нам, что бы мы ни предприняли»[997].

Прокламация касалась только тех штатов, которые по состоянию на 1 января по-прежнему будут мятежными. Это вызвало путаницу, потому что указ «освобождал» лишь тех рабов, которые находились вне юрисдикции Союза, тогда как те, кто жил в контролируемых северянами штатах, по-прежнему оставались невольниками. Некоторые недовольные радикалы и аболиционисты рассматривали ситуацию именно под таким углом. Так же думали тори и ряд либералов в Англии. Консервативная британская пресса отнеслась к Прокламации с негодованием и одновременно высмеяла ее. Негодование было вызвано опасением, что этот шаг спровоцирует такое восстание, по сравнению с которым индийское восстание сипаев в 1857 году покажется детской шалостью; высмеяна же была ее лицемерная беспомощность. «Мистер Линкольн освобождает негров там, где не имеет власти; там же, где он властен, он считает их рабами, — заявляла Times. — Линкольн больше напоминает китайца, звенящего мечом о меч, чтобы напугать врага, нежели серьезного политика, неуклонно гнущего свою линию»[998].

Но такие остроты упускали суть и к тому же не учитывали пределы президентских прерогатив, установленные Конституцией. Линкольн действовал в рамках чрезвычайных полномочий, позволявших ему изымать собственность врага; он не имел права выступать против рабства в штатах, остававшихся лояльными к федеральному правительству. После 1 января союзная армия превращалась в освободительную, если, конечно, ей суждено было победить в войне. Также Прокламация призывала рабов помочь ей в этом деле. Большинство антирабовладельчески настроенных американцев и британцев отнеслись к ней с одобрением. «Мы готовы кричать от счастья, что стали свидетелями столь справедливого декрета», — писал Фредерик Дуглас, а Уильям Ллойд Гаррисон назвал ее «актом, имеющим колоссальное историческое значение»[999]. Британский аболиционист предсказывал, что 22 сентября «навсегда войдет в анналы великой борьбы за свободу угнетенной и отверженной расы»; лондонская радикальная газета назвала Прокламацию «гигантским шагом на пути христианского и цивилизаторского прогресса»[1000]. Исследование эволюции взглядов Линкольна показало, как изменилась его концепция ведения войны, ведь всего лишь десять месяцев назад он осуждал «беспощадную революционную борьбу». После 1 января Линкольн заметил одному чиновнику министерства внутренних дел: «Характер войны поменяется. Она станет приведением к покорности… [Старый] Юг необходимо разрушить и предложить новые планы и идеи»[1001].

Собиралась ли армия сражаться за свободу рабов? Ответ на этот вопрос от лица солдат хорошо сформулировал один полковник из Индианы. Немногие из солдат являются аболиционистами, писал он, но все они, тем не менее, жаждут «уничтожить все, что хотя бы в какой-то степени способно помочь мятежникам», включая рабство; поэтому «армия будет поддерживать Прокламацию об освобождении своими штыками». Симпатизировавший демократам рядовой Потомакской армии, чьи предыдущие письма содержали выпады против аболиционистов и негров, теперь выражал готовность «ниспровергнуть любой институт, если такое действие поможет прекратить мятеж»: «…так как я считаю, что ничто не должно мешать Союзу: ни черномазые, ни что-либо иное». Главнокомандующий армией Хэллек так объяснял свою позицию Гранту: «Характер войны за последний год претерпел серьезные изменения. Не осталось никакой надежды на примирение сторон… Мы должны покорить мятежников, или они покорят нас… Бегство раба из лагеря противника равнозначно выводу из строя вражеского солдата»[1002].

Но согласятся ли с этим Макклеллан