Ада, или Отрада - Владимир Владимирович Набоков

и «ловушка», «силок».

С. 130–131. …на заре развития романа, еще находившегося в руках дочек викариев… – намек на Джейн Остин, которая была дочерью приходского священника. Набоков посвятил ее роману «Мэнсфилд-парк» (1814) курс лекций.

С. 131. Из Франсуа Коппе <…> Спадают листья в грязь. <…> парафрастический подход с полетом и лесорубом… – Выбор м-ль Ларивьер характерен: ей могла быть близка не только сентиментальность и слащавость Франсуа Коппе, но и присущая ее собственным сочинениям озабоченность социально значимыми вопросами, а также его антисемитизм (к концу жизни Коппе стал ревностным католиком, занялся журналистикой и деятельно поддерживал сторону обвинения в деле Дрейфуса).

Ада перевела на английский язык второе четверостишие из стихотворения Коппе «Matin d’Octobre» («Октябрьское утро»), сб. «Le Cahier Rouge» (1874): «Leur chute est lente. On peut les suivre / Du regard en reconnaissant / Le chêne à sa feuille de cuivre / L’érable à sa feuille de sang» (Poésies de François Coppée. 1869–1874. Paris, 1875. P. 183). Ада ради рифмы вводит «дровосека» (woodchopper) и «грязь» (mud), вызвав критику Вана, поборника дословного перевода и противника рифмованных парафрастических переложений:

Their fall is gentle. The woodchopperCan tell, before they reach the mud,The oak tree by its leaf of copper,The maple by its leaf of blood.

В отличие от нарисованной Коппе картины идиллического листопада, перевод Ады создает несколько иное настроение: деревья осыпают листву в грязь, и, очевидно, под ударами топора. Герои вспомнят эти строки Коппе четыре года спустя (Ч. 1, гл. 38) на семейном обеде, и Ван процитирует иной вариант Адиной версии, избавленный от «дровосека» и «грязи»:

Their fall is gentle. The leavesdropperCan follow each of them and knowThe oak tree by its leaf of copper,The maple by its blood-red glow.

В этой версии возникает неологизм «leavesdropper» (соединение «leaves» – листья, с «drop» – ронять), образованный от англ. eavesdropper – соглядатай; он отсылает читателя к Ч. 1, гл. 15–16 романа, к осыпающей листья шаттальской яблоне и первой случайной ласке Вана и Ады, за которыми наблюдает белка, «daintily leavesdropping» («изящно роняя листву»).

В набросках к переводу «Ады» Вера Набокова, переписав на отдельную страницу французский оригинал четверостишия, сперва точно перевела его на русский (в оригинале старая орфография):

Полет их тих, и взгляду ясно,Как отличить узнавать их на лету —Клен по листу кроваво-красному,А дуб по медному листу. —

затем перевела вольный английский вариант Ады, взяв для усиления эффекта вместо «дровосека» много более неуместную «миледи»:

Полет их тих, глядит миледиИ отличает на летуДуб по листу из тусклой меди,Клен по кровавому листу. —

И продолжила так: «Эта “миледи” прямо из Лоудена (—), а жертвовать первой половиной строфы ради спасения второй это все равно что бросить кучера на съедение волкам, как будто бы сделал какой-то некий русский сановник аристократ джентльмен, после чего сам немедленно выпал из саней» (HLA, Box 12, folder 228).

…парафрастический подход <…> Лоуден (незначительный поэт и переводчик, 1815–1895). – В этой лигатуре зашифрованы имена двух поэтов и переводчиков, подвергшихся набоковской критике в свете его концепции точного перевода стихов. Один из них – Р. Лоуэлл, чей дурной перевод стихотворения Мандельштама «За гремучую доблесть грядущих веков…» Набоков разнес в заметке «On Adaptation»; другой – знаменитый англо-американский поэт Уистен Хью Оден (1907–1973), переводивший современных русских поэтов. В предисловии к переводу нескольких стихотворений А. А. Вознесенского Оден признался, что не владеет русским, никогда не был в России, но «уверен, что мистер Вознесенский хороший поэт, потому что его стихи, даже в английском переводе, о многом говорят мне» (Auden W. H. [Foreword] / The Poetry of Andrei Voznesensky // The New York Review of Books. 1966. Vol. VI (№ 6). 14 April. P. 4). В интервью Дж. Моссмену в 1969 г., на вопрос: «В “Аде” вы, как мне кажется, пародируете поэта У. Х. Одена. Почему вы такого невысокого мнения о нем?» – Набоков ответил: «Нигде в “Аде” я не пародирую Одена. Я для этого плохо знаю его стихи. Но мне хорошо известны несколько его переводов – и я осуждаю грубые ошибки, которые он столь легкомысленно позволил себе допустить. Роберт Лоуэлл, конечно, куда более опасный преступник» (SO, 151).

16 июня 1967 г. Набоков записал в дневник следующее четверостишие: «Поэтов моей бедной родины / мерзостно переустроили / пошлые Одены / и похабные Лоэли» (BCA / Manuscript box / Diaries, 1943–1973).

Год смерти «Лоудена» (1895) совпадает с годом рождения американского критика и писателя Эдмунда (Банни) Уилсона (ум. 1972), близкого друга Набокова в 1940–1950-х гг. Отношения с «дорогим Банни» окончательно расстроились в 1965 г., после его резких и невежественных нападок на подготовленный Набоковым английский перевод «Евгения Онегина». В мае 1966 г. Р. Лоуэлл выступил на стороне Уилсона, заметив, что «И здравый смысл, и интуиция говорят нам, что Эдмунд Уилсон на девяносто процентов неопровержим и прав в своей критике» (Lowell R. Nabokov’s Onegin // Encounter. 1966 (May). P. 91). Набоков там же поместил свой ответ: «Интуитивные (но едва ли здравомыслящие) арифметические подсчеты г-на Лоуэлла не волнуют меня по той причине, что он не владеет языком Пушкина и не обладает необходимыми знаниями, позволяющими разобраться в специфических трудностях перевода, которые обсуждаются в моей статье. Хотелось бы, однако (используя его оборот), чтобы он прекратил калечить беззащитных мертвых поэтов – Мандельштама, Рембо и других» (Ibid. Пер. мой).

…бросить возницу на съедение волкам, как сделал один русский барин <…> сам выпал из саней. – Набоков, по-видимому, выдумал эту анекдотическую историю, восходящую к известной с середины XIX в. по французскому источнику легенде о русской женщине, которая, спасаясь от стаи волков, пожертвовала тремя своими детьми, выбрасывая их одного за другим из саней. Существовала, впрочем, версия (лишенная, однако, назидательности набоковского варианта), в которой пассажир обходился таким образом с самим кучером. В нескольких номерах лондонского юмористического журнала «Панч» печатался анонимный «Дневник моей поездки в Хиву» – пародия на популярный жанр английской дорожной прозы, рассказывающей о приключениях в экзотических странах. В одном из эпизодов «Дневника» рассказчик, выехавший на санях из Петербурга, проезжает по заснеженной равнине, преследуемый волками. Он вспоминает «старую историю о русских отце и матери, которые бросили волкам своих детей». Решив последовать их примеру, он собирается начать с мальчика-слуги, но мальчик предлагает начать сразу с кучера. Бросив кучера волкам, путешественник благополучно добирается до города, размышляя о превратностях судьбы: «Бедняга! Я должен был заплатить ему в Хиве <…> но он нарушил наш уговор, ведь его съели волки, а, значит, теперь мне платить некому» (Diary of My Ride to Khiva // Punch, or The London Charivari. 1877. June 2. P. 250; June 9. P. 263). Под несколько измененным названием вышло отдельное издание: Burnand F. C. The