Конан Бессмертный - Лин Картер

«…Знай же, о принц, целых два месяца после битвы у города Танасул Конан трудился без сна и без отдыха, приводя в порядок свое королевство, залечивая раны, нанесенные стране захватчиками.

Потом Конан засобирался в Немедию сам. Ему предстояло вернуть на родину плененного короля Тараска и забрать к себе в Аквилонию девушку по имени Зенобия — ту самую, что спасла ему жизнь, когда он был брошен в дворцовые подземелья Бельверуса, немедийской столицы.

Поездка в Немедию и обратно превратилась в триумфальное шествие. Вернувшись в Тарантию, Конан отпраздновал свою свадьбу с Зенобией со всем блеском и пышностью, на которые только было способно богатое древнее королевство.

Последующие несколько месяцев пролетели для Конана незаметно — так поглотили его государственные дела и обретенное наконец семейное счастье.

Однако потом произошло непредвиденное…»

Пролог

…Густая тьма царила меж каменных стен. Тонкие длинные свечи, горевшие в железных скобах, тщетно силились ее разогнать. Посреди зловещего покоя стоял ничем не украшенный стол, а за ним сидел некто в широкой мантии с капюшоном — некто едва различимый в окружающей мгле. Он был не один, но того, с кем он, казалось, молча беседовал, взгляд различал еще с большим трудом — просто неясная тень, скорчившаяся в темном углу…

А потом по комнате пронесся вихрь, словно бы поднятый взмахом огромных крыльев. Заметалось пламя свечей — и сидевший за столом остался в одиночестве…

1

Крылья в ночи

Неприступные стены королевского дворца в Тарантии чеканным силуэтом выделялись на темнеющем небе. По бастионам взад и вперед прохаживались часовые — каждый с мечом у бедра и с алебардой, вскинутой на плечо. Впрочем, сегодня никто особо не нуждался в их бдительности. Подъемный мост был опущен, а решетки ворот — подняты. Во дворец съезжались гости — нарядные рыцари и дворяне со своими дамами.

Острый глаз тотчас выделил бы Просперо — полководца короля Конана и его правую руку. Просперо шел неторопливой походкой, разодетый в малиновый бархат с золотыми леопардами Пуантена, вышитыми на груди. На ногах его красовались высокие сапоги из великолепной кожи, выделанной в Кордаве. Был там и Паллантид, командир Черных Драконов, не успевший снять легкой кольчуги. Вот показался Троцеро, наследный граф Пуантена, прямой и страстный по-юному, несмотря на серебряную седину в волосах. Пришли графы Манары и Кутена, бароны Лора и Имируса и еще многие, и каждый вел под руку красавицу в шелках и атласе, а слуги едва поспевали убирать прочь носилки и золоченые колесницы, доставившие вельмож.

В Аквилонии царил мир. Вот уже более года прошло с той поры, как немедийский король, оживив ахеронского чародея Ксальтотуна, попытался отнять у Конана его королевство и корону, которую за несколько лет перед тем киммериец сорвал с окровавленной головы тирана Нумедидеса, павшего от его руки прямо на троне.

Тогда, год назад, немедийцы потерпели полное поражение. С них взыскали немалый выкуп, заставив возместить причиненный Аквилонии ущерб, а иссохшая мумия Ксальтотуна унеслась на таинственной колеснице обратно в неведомое логово мрака. Власть короля Конана крепла день ото дня, ибо правил он мудро и справедливо, и народ отвечал ему преданностью и любовью. Единственным источником беспокойства были непрекращающиеся набеги пиктов на западной границе. Однако пиктов сдерживали закаленные войска, стоявшие на Громовой реке.

Сегодня Тарантия праздновала и веселилась. Сотни факелов, укрепленных рядами, озаряли дворцовые ворота. Многоцветные туранские ковры укрыли грубые каменные плиты двора. Нарядные слуги опрометью носились туда-сюда, направляемые и подгоняемые окликами дворецких. Король Конан давал бал в честь своей супруги Зенобии, некогда рабыни из сераля короля Немедии. Когда плененный Конан был брошен в подземные темницы Бельверуса, она помогла ему бежать — и за то удостоилась величайшей чести, которая только могла достаться женщине в западных странах: Конан сделал ее королевой Аквилонии, самой могущественной державы западнее Турана.

От взоров гостей не укрылось пылкое чувство, связывавшее венценосных супругов. Выражение лиц, жесты, взгляды — все было достаточно красноречиво. Казалось даже, Конан вот-вот отбросит лицемерную сдержанность, предписываемую цивилизацией, и, подчинившись зову своей варварской крови, могучими руками прижмет к сердцу милую королеву. Но нет, он стоял на расстоянии вытянутой руки от нее, отвечая на поклоны и реверансы гостей. Делал он это с изяществом, которое казалось врожденным, но которое он на самом деле усвоил совсем недавно.

Время от времени король поглядывал на дальнюю стену, туда, где было развешано множество замечательного оружия — мечей, копий, боевых топоров, палиц и дротиков. Король рад был видеть своих подданных, занятых мирным трудом, но варвар в нем тосковал по льющейся крови, по хрусту вражеских лат и костей под ударом меча. Сегодня, конечно, подобные мысли были совсем ни к чему. Конан отвел глаза от оружия и любезно кивнул прелестной графине, склонившейся перед ним.

Множество прекрасных женщин съехалось в ту ночь во дворец. Любой ценитель поневоле призадумался бы, доведись ему избирать красивейшую, — во всяком случае, среди приглашенных. Ибо с молодой королевой не мог сравниться никто. Облегающее, с глубоким вырезом платье подчеркивало совершенство ее тела; серебряный обруч едва удерживал массу роскошных, волнистых черных волос. Но всего более красили королеву врожденное благородство и доброта, которыми лучилось ее лицо, — качества, столь редкие в те времена.

Но если мужчины единодушно считали, что королю повезло, то и у женщин было не меньше причин завидовать королеве Зенобии. Одетый в простую черную рубаху, черные штаны и мягкие черные сапоги, Конан невольно приковывал к себе взгляд. Золотой лев Аквилонии сверкал на его груди. Кроме льва, единственным украшением был тонкий золотой обруч, поблескивавший в его черной гриве, подстриженной чуть выше бровей. И довольно было один раз взглянуть на могучий разворот его мускулистых плеч, на узкие бедра и наделенные тигриной силой ноги, чтобы понять: этот человек родился не для цивилизованной жизни.

Однако самой поразительной чертой Конана были его глаза, горевшие голубым огнем на темном, покрытом шрамами лице. Непостижимые глаза, чью загадочную глубину никто не пытался измерить. Эти глаза видели такое, что и присниться не могло веселым гостям; им случалось смотреть на поля битв, усеянные изуродованными телами, на палубы кораблей, залитые потоками крови, на дикарские казни и тайные обряды у алтарей чудовищных божеств. А руки короля в свое время сжимали и меч западных стран, и кривую зуагирскую саблю, и жайбарский нож, и туранский ятаган, и топор жителей леса — и с неизменным искусством и разрушительной мощью обрушивали это оружие равно на людей всех мыслимых рас и на нечеловеческие существа — темные порождения неназываемых царств. Да, поистине тонок был налет цивилизованности, укрывавший эту душу варвара!