Я закрыл КПСС - Евгений Вадимович Савостьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К сожалению, тогда не пришла в голову мысль создать одновременно реабилитационную службу. У многих освобожденных судьба сложилась неблагополучно.
Из рассказа Сергея Осипова:
Да, люди в плену проходили через такое, что и взрослые мужики часто ломались. Что уж говорить о пацанах. Но тогда как-то не до того было: отвез к мамке и дело с концом. И то не всегда: привезешь его, а прокурор к себе тянет: «Ты как, такой-сякой, в плену оказался?» Приходилось повторно ими заниматься.
Е.С.: — Вы считаете эту работу главным делом своей жизни?
— Главным — нет. А самым добрым, самым человечным — да.
Глава 13. Конец эпохи Ельцина
Разброд и компромат, власть валяется на земле
Сразу поcле отставки во второй уже раз отказался от предложения Лужкова войти в правительство Москвы. Не хотел более засиживаться во власти, хотя Кокошин и Ястржембский заняли кабинеты на Тверской, 13, подтверждая мнение, что наше выступление — заказ мэра. В моем, по крайней мере, случае это было не так. Как и четыре года назад, не хотел давать повод обвинениям в «продажности», погружаться в атмосферу чиновного подобострастия, установившуюся в столичных кругах. Решил вернуться к истокам трудовой биографии — горному делу. И в прямом смысле слова с головой погрузился в разведку золоторудного Федоровского месторождения в Горной Шории, к реанимации которого оказался нечаянно причастен.
Дело было осенью 96-го, во время поездки в Алтайский край. К нам с губернатором края Львом Коршуновым и директором НПО «Алтай» (нужно было спасать важное предприятие ВПК) Геннадием Саковичем подбежала его секретарша. Ее вид не оставлял сомнений: где-то неподалеку высадились инопланетяне. Почти угадал: «Евгений Вадимович, вам звонил Анатолий Борисович Чубайс! Просит срочно вернуться в Москву!!!» Уже садился в вертолет, когда два сотрудника краевого ФСБ буквально всучили мне папку с описанием перспективного, но не востребованного Федоровского месторождения. После проверки посодействовал решению Лужкова и Тулеева о создании совместного предприятия — и вот теперь о нем вспомнил. И что интересно: после высших должностей и политических задач, пластаясь по тесным выработкам, с водой, капающей за шиворот, под потрескивание крепи — чувствовал себя совершенно счастливым, вернувшимся в молодые годы. Директором предприятия стал опытнейший геолог и исключительно порядочный человек Вилли Конышев.
Но отпускать меня политика не захотела. В феврале Лужков позвонил, поздравил с днем рождения и… предложил параллельно возглавить Московский Фонд президентских программ (МФПП) — консультативную структуру, предназначенную для экспертизы и политтехнологической поддержки недавно созданного им движения «Отечество»[359].
Год с лишним назад, в дни январских отпусков, у нас выпала редкая возможность не спеша поговорить «за жизнь». Среди прочего Лужков спросил, что я думаю о создании им новой политической партии. Ответил, что идея вполне перспективна, поскольку ни Ельцин, ни Черномырдин, ни кто-либо еще «в инстанциях» подготовкой к новой эпохе не занимаются. Что власть почти валяется на земле — наклонись и подбирай. Так что, когда узнал о создании оргкомитета «Отечества», не удивился, а принял как должное: после провала попыток реанимировать Черномырдина кабинет с табличкой «Наследник престола» выглядел пустым.
Только вот ко мне это не имело отношения. Я понимал, что наступают предсказанные 7 лет назад годы реакции, возвращение власти бюрократии, и мне это все неинтересно — какая разница, какой из основных кланов, ельцинский («семья») или лужковский, начнет рассаживать своих людей по кабинетам с вертушками. Эволюция России что при тех, что при этих предсказуемо похожа. Просто бенефициары намечаются разные.
Стал отнекиваться, однако Лужков настаивал. Его аргументы: это не политика, он предлагает не войти в «Отечество», а заниматься чисто экспертной работой. Мои убеждения зажмурились. Вроде как это тот самый тактический компромисс, который допустим без потери лица. Председателем правления МФПП я стал 3 марта 1999 года. И сразу получил-таки от журналистов клеймо «перебежчик». Лицо, может, и не потерял, но сильно подпортил.
С первых дней стало ясно: влип. Практически все время работы (формально — до мая 2000 года, фактически — до ноября 1999 года) вынужден был заниматься двумя равно противными задачами: искать деньги и обслуживать идеологически чуждую мне команду.
Лужков заверял меня в устойчивом финансировании фонда силами «АФК «Система», возглавляемого Евтушенковым. Сам же Евтушенков сказал, что фонд должен перейти на самофинансирование за счет оплаты его услуг кандидатами от партии Лужкова. Кое-как концы с концами удавалось сводить, но эта ежемесячная нервотрепка надоедала все сильнее. Что касается обслуживания идеологически чуждой команды, то тут и объяснять нечего: с «Отечеством», выразителем интересов новой, уже постсоветской бюрократии, разные у нас стежки-дорожки.
Фонд, по замыслу Лужкова, должен был обеспечивать движение «Отечество» политическими консультациями в отношении общей стратегии и конкретных избирательных кампаний. А общая стратегия на тот момент совершенно очевидна — приход к власти после Ельцина.
В тот период власть буквально на глазах утекала из рук первого президента РФ и его администрации. Зюганов, хотя и питал еще иллюзии относительно возможного прихода к власти, уже явно не был фаворитом.
После дефолта в стране сначала в экономике, а затем и в политике остался один доминирующий фактор — государство. Происходило быстрое становление бюрократического господства, и в начале 1999 года символами его были Примаков и Лужков.
Вопреки прогнозу Волошина, кризис в феврале не случился. Наоборот, хозяйственная жизнь постепенно налаживалась, девальвация рубля подтолкнула внутреннее производство, цена на нефть стабилизировалась и стала потихоньку расти. Председатель ЦБ Геращенко смягчил кредитную политику и искусно распутал клубок взаимных долгов и неплатежей предприятий и банков. Это быстро повышало авторитет и популярность Примакова в народе. На пользу его образу «требовательного хозяина» пошло возбуждение генеральным прокурором уголовных дел против «семьи» и поручение освободить триста тысяч мест в тюрьмах и лагерях для будущего размещения бизнесменов. Народ жаждал крови богатых, возлагая на них ответственность за все свои беды, за дефолт, притом что больше всего от дефолта пострадали люди не бедные. Понятно, что в деловом мире это вызвало панику, но правительство Примакова уже могло не считаться с мнением частного бизнеса, не договариваться с крупными предпринимателями, а диктовать им, иногда выслушивая их мнение. Претензии на олигархию кончились — «Семибанкирщина» к началу 1999 года стала фактом истории, но не актуальной политики. Кризис убил или сделал немощными почти все банки вчерашних магнатов: «МЕНАТЕП» Ходорковского и Невзлина, «МОСТ» Гусинского, «СБС-Агро» Смоленского, «Объединенный» Березовского, «Инком» Виноградова, «ОНЭКСИМ» Прохорова. Отлученные Дубининым от государственных финансовых потоков, в условиях
