Киты по штирборту. Трилогия - Антон Витальевич Демченко

стараясь не выпускать из виду отделившегося от общей толпы и уверенно шагавшего к выходу Долгих.

Искушение было очень велико, и я не устоял. Андрей уже был у ожидавшего его перед въездом на кладбище мобиля и протянул руку к дверной ручке, и тут, какая наглость, его толкнул проходивший мимо паренек в бесформенном дождевике и натянутом на глаза капюшоне. Долгих поморщился от неожиданно сильного и болезненного удара, пришедшегося точно по затылку, но обматерить наглеца не успел. Людская волна уже унесла его куда-то в сторону.

Я проводил взглядом уезжающий мобиль и еле задавил скривившую губы злорадную улыбку. Четверть часа. Ровно столько есть у бывшего кавалергарда до обширного кровоизлияния в мозг. Правильно говорил там наш тренер: нет такой техники, которую нельзя было бы повторить с помощью рун. Добро пожаловать на собственные похороны, Андрей.

— Твой вывод, Никанор? — Игорь Стоянович Гюрятинич повернулся к младшему сыну, мазнув взглядом по сидящему рядом хмурому Завидичу и его заплаканной дочери, жмущейся к жениху словно в поиске защиты.

— Вывод… У меня две версии. — Молодой генерал с явным недовольством перевел взгляд с недоеденного десерта на отца и, фыркнув, бросил ложечку на тарелку. — Первая: юный Кирилл слишком поторопился и был наказан за непредусмотрительность. Вторая — самоубийство, но… это вряд ли.

— То есть? — не понял глава семьи.

— Влюбленный может покончить с жизнью только в трех случаях, — с видом знатока принялся отвечать Никанор. Впрочем, уж кто-кто, а он и был знатоком. И даже тот факт, что погиб его знакомец, пусть и знали они друг друга совсем недолго, никак не повлиял на замашки полицмейстера. Все те же самоуверенность и самодовольство с полным презрением к умственным способностям окружающих. — Итак. Случай первый. Несчастного отвергли. Первая любовь, знаете ли, самое жестокое чувство. Вскроет вены или бросится под поезд, как вариант. Первый, на мой взгляд, предпочтительнее. Аккуратнее и чище.

— Никанор! — рыкнул отец. Тот хмыкнул.

— Вы просто не представляете, на что похоже тело после падения под поезд, иначе бы поняли, — проговорил генерал, но, заметив недобрые взгляды слушателей, вернулся к начатому объяснению: — Так вот, на отвергнутого любовника Кирилл никак не был похож. Случай второй. Измена. Тут чаще всего не обходится без смертей как минимум двух участников любовного треугольника. И по этому параметру у нас есть соответствие. Вместе с Кириллом погиб некий Ярослав. Если предположить, что дама сердца Кирилла отдала предпочтение юному мастеровому, то…

— А спросить у самой «дамы сердца» нельзя? — резко спросила сестра генерала.

Тот только руками развел:

— Лиззи, милая. Даже я, при всей своей гениальности, не смогу определить, кого именно из двух мужчин оплакивает женщина. А верить на слово? Вам?! Уволь, сестрица, — с вежливой улыбкой ответил полицмейстер. Елизавета возвела очи горе. Иногда братец бывает просто невыносим!

Никанор выдержал паузу и, убедившись, что никто не стремится вновь его перебить, решил все же заканчивать лекцию:

— И третье. Невозможность быть рядом с предметом страсти, по не зависящим от самого влюбленного причинам. В общем-то по всем трем вариантам — это не случай Кирилла. Он любил и был любим, Ярослава мать Алены Трефиловой по фотографии не опознала. Точнее, сообщила, что ни разу не видела этого молодого человека. Ну а невозможность быть рядом с любимой мы отмели, поскольку никаких препятствий их отношениям не было.

— Никки, если вариант самоубийства влюбленного юноши ты отмел, то зачем нужно было все это рассказывать? — хмуро спросила Елизавета, искоса поглядывая на замершую в объятиях Владимира Хельгу. Судя по стеклянному взгляду девушки, она просто не слышала рассуждений Никанора. Но… может быть, это и хорошо? Братец совершенно не умеет щадить чужие чувства.

— Я просто описывал ход одной из ветвей расследования, — фыркнул генерал. Вот-вот, именно об этом Елизавета и думала. Он, видите ли, делился своей мудростью, и плевать на то, как это могут воспринять близкие погибшего юноши.

— То есть это было не самоубийство? — проскрипел Игорь Стоянович.

— Именно. Мы отработали все возможные версии, и могу сообщить совершенно точно: атака «Мурены» складов Долгих не была попыткой самоубийства, — кивнул Никанор. — Скорее всего, Кирилл просто не рассчитал возможностей своего дирижабля и не учел наличия на складах скорострельных орудий «Брюно». В последнем нет ничего удивительного, эти пушки были установлены хозяевами складов всего месяц назад, без всяких разрешений и согласований, тайно. Прежде для защиты этих складов Долгих хватало стрелкового оружия. Но в какой-то момент новому главе рода показалось, что одного запрета на полеты дирижаблей в десятимильной зоне от складов ему мало. Не зря казалось, как мы теперь понимаем. И никакие тренировки с обстрелом мишеней Кириллу не помогли. Да и не могли, мишень ведь отстреливаться не умеет. Конечно, по разметанным на пяток километров вокруг по всей округе оплавленным остаткам дирижабля определить, что именно привело к его падению, невозможно, но основываясь на показаниях охранников, переживших огненный шторм в чудом уцелевшем капонире, мы смогли восстановить ход событий и пришли к выводу, что в атаку «Мурена» шла со снижением, что, по словам флотских специалистов, было вполне оправданно, если учесть отсутствие у Кирилла сведений о недавно установленной на складах артиллерии. Один из первых снарядов, как сообщил старшина охранников, попал в рубку и, очевидно, повредил системы управления судна, что и стало причиной его падения. Ну а в центре взрыва сотен тонн боеприпасов не уцелеть даже «китовому» куполу.

— Как же все неудачно сложилось, — пробормотал Завидич, поднявшись с кресла, и, сделав шаг к высокому окну, уставился в его проем совершенно нечитаемым взглядом.

Мирон Куприянович задумчиво, будто сам не понимая, что делает, нашарил в кармане кисет и принялся набивать трубку. Завозилась в кольце рук жениха Хельга, и в воцарившейся в гостиной тишине отчетливо стал слышен барабанный стук пальцев главы семьи Гюрятиничей по подлокотнику кресла.

Обведя взглядом присутствующих, Никанор качнул головой и, решительно поднявшись с дивана, направился к выходу. Но, не доходя до дверей, заметил разъяренный взгляд сестры и, тяжело вздохнув, резко свернул в сторону Мирона.

— Господин Завидич, я прошу прощения, если мои речи показались вам бессердечными. Ничего не могу поделать. Профессиональная привычка. Прошу меня извинить, если обидел.

— Ничего страшного, Никанор Игоревич. Я понимаю и обиды не держу, — кивнул тот, по-прежнему не отводя взгляда от окна.

Генерал на миг замялся:

— Мирон Куприянович, насколько я помню, вы опознали тело по… рунам. Если не секрет, что это было? Наши артефакторы голову сломали, пытаясь разобраться в уцелевших на нем обрывках рунных цепей.

— Кирилл был экспериментатором, Никанор Игоревич. Экспериментатором и настоящим гением руники, — мазнув взглядом