Наталья Гончарова - Вадим Старк

На закате дней

В последние годы жизни Наталью Николаевну стал подолгу мучить кашель, утихавший лишь с наступлением лета. Ей становилось легче, когда она сидела, прислонившись к подушкам. Врачи рекомендовали сменить климат, отправиться на воды, но она оставалась в России. Зиму 1860/61 года, свою последнюю зиму в России, она провела запершись в своих комнатах, страдая от болезни и ожидая «бессмысленных и беспощадных» бунтов в связи с проводившейся тогда в России Крестьянской реформой. Когда врачи произнесли свой приговор. Ланской подал прошение, получил одиннадцатимесячный отпуск и увез всю семью за границу. В Швальбахе Наталья Николаевна провела несколько недель с тремя дочерьми — муж уехал в Висбаден для принятия ванн от ревматизма, а гувернантка Констанция отправилась лечиться в Дрезден.

Следующим пунктом их путешествия стал Гейдельберг, где практиковал один из известнейших врачей и где Наталье Николаевне предстояло свидание с братом Сергеем, жившим там с семьей. Лечение летом в Висбадене, осенью в Женеве и зимой в Ницце благотворно сказалось на состоянии здоровья Натальи Николаевны. Ланской смог вернуться в Россию, оставив семью на лето в Венгрии у Фризенгофов.

На это время пришлась развязка отношений между Натальей Александровной и ее мужем, омрачившая конец жизни ее матери. В ожидании решения дела о разводе Наталья Александровна со старшими детьми уехала в Бродзяны к тетке, баронессе Александре Николаевне Фризенгоф, где в то время находилась Наталья Николаевна с дочерьми от второго брака. Уже второй год по рекомендации врачей она лечилась за границей. Весной 1862 года П. П. Ланской, у которого заканчивался отпуск по семейным обстоятельствам, перевез ее с детьми к сестре, чтобы через несколько месяцев вновь вернуться к ней. Вскоре туда неожиданно прибыл М. Л. Дубельт и уехал только после требования барона Фризенгофа покинуть его дом. По словам А. П. Араповой, семейная драма Натальи Александровны способствовала преждевременной кончине ее матери, которая «стала таять как свеча». Только через полгода после ее смерти Наталье Александровне было дано официальное свидетельство на право проживания отдельно от мужа. Развод же состоялся еще четыре года спустя, 18 мая 1868 года.

Осенью 1862 года, когда Петр Петрович вновь приехал в Бродзяны, вся семья Ланских отправилась в Ниццу, где поселилась на прежней вилле. С ними поехала и Наталья Александровна. В Ницце Наталья Николаевна относительно спокойно провела зиму, а в мае стала категорически настаивать на возвращении. Политическая ситуация, желание вывести в свет Александру, двухлетняя разлука с Россией — всё вместе определило ее решение вернуться вопреки указаниям врачей. Доктор, постоянно пользовавший ее, сказал: «Запомните мои слова. Ее организм расстроен до такой степени, что самая легкая простуда унесет ее, как осенний лист». Жить ей оставалось полгода.

За границей Наталья Николаевна узнала о кончине отца 9 сентября 1861 года в Москве. Горестная весть застала ее в Женеве, и с тех пор она не снимала траура. Фотографии, сделанные в Ницце, запечатлели ее именно такой — в непременном черном платье, задумчивой, грустной, но по-прежнему красивой.

О времени пребывания Ланских в Ницце сохранилось воспоминание князя Владимира Михайловича Голицына, тогда четырнадцатилетнего подростка: «Зиму 1861–1862 годов я с родителями проводил в Ницце, и там жила вдова Пушкина, Наталья Николаевна, урожденная Гончарова, бывшая вторым браком за генералом Ланским. Несмотря на преклонные уже года, она была еще красавицей в полном смысле слова: роста выше среднего, стройная, с правильными чертами лица и прямым профилем, какой видел у греческих статуй, с глубоким, всегда словно задумчивым взором».

Последний ее выход в свет состоялся зимой 1862/63 года. Когда она появилась, сменив ради впервые вывозимой дочери Али черное платье на серое, все ахнули: «Воскресла прежняя слава! Второй не скоро отыщешь!» Во время карнавала в Ницце ее красота вспыхнула в последний раз. На балу у префекта она затмила юных красавиц: «В этот вечер серо-серебристое атласное платье не скрывало чудный контур ее изящных плеч, подчеркивая резкую стройность и гибкость стана. На гладко причесанных, с кое-где пробивающейся проседью, волосах лежала плоская гирлянда из разноцветно-темноватых листьев, придававшая ей поразительное сходство с античной камеей, на алой бархатке вокруг шеи сверкал бриллиантами царский подарок и, словно окутанная прозрачной дымкой, вся фигура выступала из-под белого кружевного домино, небрежно накинутого на голову. Ей тогда было ровно пятьдесят лет, но ни один опытный глаз не рискнул бы дать и сорока».

Вернувшись из-за границы, Наталья Николаевна провела лето 1863 года в «подмосковной» старшего сына, Александра Александровича. Несколько раз она ездила в Петербург навещать мужа, который был назначен временным генерал-губернатором Заречной части ввиду опасности смут и пожаров и проживал в Елагином дворце.

От последних лет жизни Натальи Николаевны сохранились несколько фотографий начала 1860-х годов и гравюра на дереве Матэ, которую он сделал с фотографии 1861 года. Эти изображения, относящиеся ко времени ее болезни и переживаний о судьбе близких, представляют уже немолодую даму с правильными чертами лица.

Ее последняя петербургская квартира располагалась на углу Невского проспекта и Екатерининского канала, у Казанского моста[157]. Лето 1863 года, последнее в жизни Натальи Николаевны, она провела в разлуке с дочерьми от второго брака, гостившими у старшего брата Александра Александровича в его имении Ивановское Бронницкого уезда Московской губернии. 3 октября у него в Москве родился сын Александр, названный в честь деда. Наталья Николаевна была позвана в крестные и поехала в Москву, несмотря на уговоры мужа и врачей. В канун возвращения в Петербург она простудилась (в отведенной ей комнате забыли протопить печь), а после поездки в нетопленом вагоне поезда совсем разболелась. Ее последнее известное письмо, датированное 30 октября 1863 года, адресовано брату Ивану Николаевичу. О своем состоянии она сообщает: «Пишу тебе лежа в постели. Со времени моего возвращения из Москвы я очень плохо себя чувствовала и только два дня как мне немножко получше».

Начался озноб, и она слегла. Болезнь прогрессировала. Врачи поставили диагноз — крупозное воспаление легких. Около месяца она сопротивлялась болезни. Врачи еще не теряли надежду — ждали отхаркивания. Когда оно началось, все в доме вздохнули с облегчением; но утром ей стало еще хуже. Старик-доктор Карелль, всю жизнь пользовавший Наталью Николаевну, утверждал, что за всю свою практику он не встречал такого сложного случая: воспаление охватило весь организм.