Вспомнить всё (сборник) - Филип Дик

Он, конечно, старался сжевывать их как можно больше и как можно быстрее. Пробовал варить их в кипятке. Даже распылял в квартире инсектицид.

К выходным в спальне насчитывалось 15 832 шарика. К этому времени их уже бесполезно было уничтожать зубами, отравой и кипятком – все методы борьбы потеряли смысл.

К концу месяца, несмотря на вызванный мусоровоз, который выгреб сколько смог, у Стаффорда, по его подсчетам, оставалось на руках около двух миллионов.

Еще через десять дней он обреченно позвонил в ФБР из автомата за углом. Но там уже не смогли подойти к видеофону.

По обложке

– Не хочу я с ним встречаться, мисс Хэнди, – кипятился пожилой директор «Обелиск Букс». – Издание уже в печати, если в тексте ошибка, мы все равно ничего не сможем исправить.

– Но мистер Мастерс, – возразила мисс Хэнди, – ошибка очень серьезная. Мистер Брэндис утверждает, что вся глава целиком…

– Я читал его письмо, я разговаривал с ним по видеофону. Я знаю, что он утверждает.

Мастерс подошел к окну кабинета и окинул мрачным взглядом иссушенную, выщербленную марсианскую поверхность, на которую смотрел уже не первое десятилетие.

«Пять тысяч отпечатанных и переплетенных экземпляров. Половина в шкуре марсианского уаба с золотым тиснением. Изысканнее и дороже этого переплета не найти. Мы и так издаем себе в убыток, а тут еще…»

На его столе лежала книга. Лукреций, «О природе вещей», переведенная высокопарным, возвышенным слогом Джона Драйдена. Барни Мастерс раздраженно перелистал хрусткие белые страницы. «Кто бы мог предположить, что на Марсе найдется знаток такого древнего текста?» А ведь дожидающийся в приемной посетитель лишь один из восьми, которые писали и звонили в «Обелиск Букс» по поводу спорного фрагмента.

Спорного? Нет, никаких споров, все восемь местных знатоков латыни правы. Главное теперь – замять все по-тихому, заставить их забыть о нестыковке, встретившейся в обелисковом издании.

– Хорошо, пусть войдет, – велел Мастерс секретарю, нажав кнопку интеркома. Иначе этот настырный тип не уберется никогда и так и будет торчать в приемной. Ученые обычно все такие, терпение у них, видимо, безграничное.

Дверь открылась, впуская высокого седого мужчину с портфелем и в старомодных очках, какие носили на Земле.

– Благодарю, мистер Мастерс, – произнес он, входя. – Позвольте объяснить, почему моя организация придает такое значение допущенной опечатке.

Он присел к столу и резким движением расстегнул «молнию» на портфеле.

– Мы все-таки колония. Все свои ценности, нравы, артефакты и обычаи мы черпаем с Земли. ОБАНА считает, что ваше издание…

– ОБАНА? – переспросил Мастерс. Название ему ни о чем не говорило, однако он застонал. Наверняка очередная злопыхательская контора, отслеживающая все печатающееся и публикующееся как здесь на Марсе, так и доставляемое с Земли.

– Общество блюстителей аутентичности и неподдельности артефактов, – расшифровал Брэндис. – У меня с собой подлинное, правильное земное издание «О природе вещей» – в переводе Драйдена, как и ваше местное.

«Он произносит «местное» с такой брезгливостью, – мрачно подумал Мастерс, – будто «Обелиск Букс» занимается каким-то заведомо грязным делом».

– Давайте сопоставим. Вот, смотрите, мой экземляр… – Брэндис выложил на стол и раскрыл потрепанную книгу земного издания. – Там все правильно. А вот, сэр, ваш экземпляр, тот же самый фрагмент.

Рядом с потрепанным синим томиком легла переплетенная в элегантную шкуру уаба книга, выпущенная «Обелиск Букс».

– Подождите, я приглашу редактора. – Мастерс нажал кнопку интеркома. – Попросите, пожалуйста, ко мне Джека Снида.

– Да, мистер Мастерс.

– В подлиннике, – продолжил Брэндис, – мы видим следующий стихотворный перевод с латыни.

Он зачитал, стыдливо откашлявшись:

Так и когда уже нас не станет, когда разойдутсяТело с душой, из которых мы в целое сплочены тесно,С нами не сможет ничто приключиться по нашей кончине,И никаких ощущений у нас не пробудится больше,Даже коль море с землей и с морями смешается небо[3].

– Я знаю отрывок, – оборвал уязвленный Мастерс. Этот тип еще поучать его собрался, как школьника!

– Из вашего издания, – перешел к сути Брэндис, – эта строфа изъята и заменена следующими сомнительными строками бог весть чьего авторства. Позвольте.

Ухватив роскошный обелисковый том, переплетенный в шкуру уаба, он долистал до нужного места и процитировал:

Так и когда уже нас не станет, когда разойдутсяТело с душой, из которых мы в целое сплочены тесно,Разом узрим и постигнем мы то, что земному уму недоступно:Ждут нас великие в мире ином приключенья,Ибо земная юдоль предвещает блаженство без срока.

Брэндис с шумом захлопнул книгу.

– Самое возмутительное, что смысл этой строфы диаметрально противоположен идее всей книги. Откуда она взялась? Кто-то ведь должен был ее сочинить. Драйден этого не писал, Лукреций тоже.

Брэндис сверлил издателя взглядом, будто выпытывая признание в авторстве.

В открывшуюся дверь вошел редактор издательства, Джек Снид, и произнес сокрушенно:

– Он прав. И это не единственное изменение в тексте, их там около тридцати. Я перелопатил всю книгу, как только посыпались письма. А теперь проверяю по осеннему каталогу другие недавно вышедшие из печати. Там тоже встречаются поправки.

– Вы последним вычитывали текст перед отправкой в печать. Были там ошибки? – спросил Мастерс.

– Ни единой, – заверил Снид. – Кроме того, я лично вычитываю гранки, там тоже ничего. Изменения появляются только в уже переплетенной книге, как это ни абсурдно. Если точнее, с переплетом из шкуры уаба с золотом. С обычными, теми, что в картонном переплете, все в порядке.

– Но ведь это один и тот же тираж, – недоуменно заморгал Мастерс. – Мало того, изначально мы не планировали эксклюзивный подарочный переплет, эта мысль возникла в последнюю минуту, и маркетинговый отдел предложил переплести половину тиража в шкуру уаба.

– По-моему, – проговорил Джек Снид, – нам пора поподробнее разобраться, что такое эта шкура.

Через час пожилой директор вместе с редактором Джеком Снидом сидел перед Лютером Саперштейном – коммерческим представителем кожевенной фирмы «Волосок к волоску». Именно у них издательство «Обелиск Букс» заказывало шкуру уаба для переплетов.

– Прежде всего, – деловым тоном осведомился Мастерс, – что собой представляет уабовая шкура?

– Если вкратце, – начал Саперштейн, – не вдаваясь в подробности, это шкура марсианского уаба. Я понимаю, господа, яснее вам не стало, однако от этого уже можно отталкиваться, на таком фундаменте уже можно строить дальнейшие, более весомые рассуждения. Давайте я расскажу вам, что такое собственно уаб. Его шкура ценится, помимо всего прочего, за свою редкость. А редкость объясняется тем, что уаб крайне нечасто гибнет. То есть умертвить уаба почти невозможно, даже больного или старого. Но и в тех случаях, когда уаб умирает, шкура его живет. И благодаря этой своей особенности она незаменима в отделке помещений или, как в вашем случае, в изготовлении переплетов для сокровищ литературы, призванных остаться в веках.