Мемуары - Лени Рифеншталь

Незадолго до восхода солнца меня разбудил Мухаммад. Нам следовало освободить машину — ведь он точно к определенному времени должен был добраться до Эль-Обейда. Нату и Диа потащили ящики на платформу, и, еще до того как я сумела объяснить, что в таком одеянии не смогу их взять с собой в Хартум, подошел поезд. Как я и подозревала, он оказался переполнен. Растерявшиеся нуба уставились на прибывший состав. Мои попутчики ни разу в жизни еще не видели подобного «большого дома на колесах». С их стороны посыпались многочисленные вопросы, в то время как я пыталась протиснуться в поезд. Для того чтобы разместить багаж понадобились определенная сноровка и даже искусство. Нату и Диа взяли каждый по ящику и мчались за мной, пока я искала подходящий вагон. Благополучно решив эту трудную задачу, я ощутила, что поезд уже набирает ход. Оказавшись в «доме на колесах», нуба уже не могли, да и не хотели выпрыгивать. Прижавшись плечом к плечу, мы застыли в коридоре под гогот арабов. Я — единственная во всем поезде белая женщина, и со мной эти двое — чудно одетые крупные парни нуба. Состав мчался вперед. Теперь у меня не оставалось другого выбора, как везти их в Хартум. Тем не менее от сердца отлегло — все-таки успели на поезд.

Наша поездка по железной дороге должна была продлиться 24 часа, может, и больше. Само собой разумеется, что нуба не имели ни малейшего представления о канализации и водопроводе. Протиснувшись по коридору к двери туалета, я продемонстрировала, как открывать и закрывать кран, мыть руки, наливать воду для питья и что еще можно делать в этом маленьком помещении. Для наглядности использовала пантомиму. Они поняли и долго смеялись.

Потом я их оставила одних и стала пробиваться к вагонам первого и второго класса, чтобы разыскать что-нибудь съедобное. Это мне удалось, арабы ведь по натуре своей всегда готовы помочь. Пассажиры, разложившие в купе съестные припасы, увидев мой жадный взгляд, дали мне немного хлеба и бараньих котлеток. Конечно, они подумали, что это для меня, но я быстро исчезла, чтобы отнести добычу моим голодным нуба. Позже я пошла в другое купе, снова сделала «голодные» глаза и опять кое-что получила, меня даже пригласили остаться. Но я и тут улизнула, чтобы доставить Нату и Диа вторую порцию еды, которую мы уже разделили на троих. Сидячих мест при ближайшем рассмотрении уже не оказалось, но мы с нуба вполне вольготно расположились на ящиках. Просто счастье, что у меня под рукой в тот момент не было зеркала. Ведь выглядела я ужасно, что мне потом охотно подтвердили и мои друзья в Хартуме: в волосах песок, вся пропыленная и изможденная. И все-таки мне было хорошо: на самолет я успевала, к тому же один араб уступил мне свое место.

На полпути я обнаружила пропажу двух своих «леек», и на первой же станции — это была Кости — обратилась в полицию. Но полицейские говорили только по-арабски, а ехавшие вместе с нами суданцы вообще обиделись, что их подозревают в воровстве. В итоге арабы подумали на моих нуба, поэтому при каждой остановке нашего поезда я опасалась, что полиция арестует Нату и Диа. Приходилось как львице, бороться за то, чтобы моих нуба не трогали. От усталости у меня все время закрывались глаза, и в конце пути я уже едва различала лица окружающих людей.

В шесть часов утра мы прибыли в Хартум. Мои дорогие друзья, супруги Плечке, стояли у вокзала. Там же ждала и машина, которую прислал Ахмад Абу Бакр. Начиная с 29 декабря Рут и Ганнес Плечке ежедневно приходили ранним утром на вокзал, чтобы встретить меня. У них был очень озабоченный вид. Какое счастье, что они здесь — к нам уже приблизились полицейские и требовали, чтобы я и нуба проследовали в участок. Речь шла о воровстве. Мои друзья смогли все объяснить полицейским, и тревоги остались позади.

Я расстраивалась, видя опечаленные лица моих чернокожих друзей. Как тут не вспомнить, какими гордыми, полными чувства собственного достоинства выглядели Диа и Нату в серибе и во время ринговых боев. Напуганными и опустошенными они предстали передо мной теперь. Я очень раскаивалась, что взяла их с собой. К счастью, все скоро уладилось. Мы поехали в дом Вайстрофферов. Там нуба в садовом душе смогли основательно отмыться, все время с восторгом протягивая руки под струи. Для туземцев обнаружить такое большое количество воды было еще удивительнее, чем в первый раз увидеть поезд. Если вспомнить, какую грязную жидкость им зачастую приходилось пить из луж, то понятно, что эта чистая, прозрачная вода для них — драгоценность. Все относились к Нату и Диа очень хорошо, вскоре они перестали робеть. Мне было интересно, что же, кроме воды, им здесь больше всего понравится. Может, красиво ухоженные газоны или цветы? Нет, что-то другое. Восхищенные, они рассматривали в огромной гостиной великолепные трофеи хозяина дома: впечатляющие рога буйвола и огромные бивни слона. Это зрелище захватило нуба, и в них проснулся охотничий инстинкт. Ведь в их родных горах из-за недостатка воды водится чрезвычайно мало дичи.

Теперь мы насладились едой: хлебом, фруктами, сливочным маслом и медом, нуба выпили несколько литров молока. Для них подобное изобилие выглядело как чудо, так как даже небольшая миска молока в Тадоро — почти роскошь. Потом подали чай и то, что им нравится больше всего — много-много сахара. Сразу после завтрака я поехала с Нату и Диа на базар, чтобы наконец их приодеть. Самым практичным мне показалось купить им по галабии — распространенной в Судане одежде, больше всего похожей на длинное, неприталенное платье. Галабия защищает от пыли и солнца, и в то же время пристойно выглядит. Нату выбрал бирюзовую галабию, Диа моментально захотел точно такую же. Торговец искал довольно долго, но в конце концов вынес светло-зеленую. Тут Диа раскапризничался: такую он не желал, затем чуть не расплакался как ребенок. Только когда я ему сказала, что из-за такого упрямства можно вообще остаться с носом, он, надувшись, накинул на себя галабию, предложенную торговцем. Вскоре это огорчение было забыто. Они не переставали удивляться: такое изобилие ботинок, платков и других вещей выглядело для них как чудо.

При упаковке ящиков обнаружились обе мои завернутые в платки «лейки». Должно быть, в последний момент в спешке отъезда я сама не поняла, куда их сунула. Как же мне было стыдно! Но полицию я известила.

Вечером нас в доме Вайстрофферов навестил Абу Бакр. Для меня было большой радостью увидеть, как по-отечески сердечно он приветствует Диа и Нату. Он обнял их, и оба засияли. И теперь я с чистой совестью могла доверить нуба ему после моего отлета.

Самолет вылетал через несколько минут после полуночи. Нату и Диа настояли на том, чтобы увидеть, как я поднимаюсь в небо. Намерения остаться в Хартуме у них не было, они собирались уехать обратно к своим семьям на следующий день.

Провожающие меня друзья-немцы с интересом прислушивались, как я разговариваю с нуба на их языке, который понимали только мы трое. Нуба хотели узнать все возможное о самолете, казавшемся им огромной птицей, они называли его «номандиа» и конечно же спрашивали, когда я приеду снова. Тут мне в голову пришла дельная мысль. Ведь я подарила Халилу, учителю в школе в Рейке, магнитофон с просьбой записывать на него разговоры и музыку нуба. Теперь я попыталась объяснить Нату и Диа, что я пришлю на адрес школы магнитные ленты с моим рассказом о том, чем я занимаюсь в Алемании и как у меня дела. А они должны в каждое полнолуние навещать Халила, включать магнитофон и слушать мои записи, а потом записывать свои ответы на пленку. Объяснить им это было совсем не просто, но они меня поняли и засияли.

Осуществить такое необычное общение оказалось нетрудно: в Кадугли существовало маленькое почтовое отделение, через которое Халил получал и отправлял почту дважды в месяц. Таким образом, несмотря на огромное расстояние, я была постоянно связана с моими друзьями нуба.

Хотя африканские экспедиции не сделали меня ни здоровее, ни моложе, ни красивее, а, наоборот, требовали отдачи последних сил, желание вернуться в Африку и, возможно, остаться там навсегда не исчезало.

Трудный год

Когда я приземлилась, Мюнхен встретил меня прохладной и туманной погодой. Дома меня ожидал свежий номер журнала «Санди тайме» с прекрасным материалом о нуба, снабженным моими фотоиллюстрациями. Из редакции пришло письмо с предложением на следующий год поехать от их издания фотографом на Олимпийские игры в Мексику.

Мое здоровье оставляло желать лучшего. Я плохо спала, все время чувствовала себя усталой и опять дошла до депрессивного состояния. Я очень страдала от одиночества, которого сама же и искала. Тем сильнее меня тянуло в Судан. Именно там я видела свою главную цель в жизни и была убеждена, что свое счастье найду только у нуба. Чтобы это осуществить, мне для начала следовало позаботиться о стабильном доходе. Несказанно угнетали долги. Я не сделала ни одного взноса в Государственный пенсионный фонд. Эта мысль была для меня невыносима. Тут мне впервые пришла в голову идея отдать в счет ежемесячной пенсии свои авторские права на все мои фильмы, плюс еще негативы моих фильмов. Я согласилась отдать все, чем я владела, за 1000 марок месячной пенсии. У меня не было другого выхода. Доходы от продаж фото нуба и лицензий на показ моих фильмов приходили нерегулярно и не давали мне необходимого прожиточного минимума. Ко всему этому прибавилась неуверенность в исходе судебного процесса, который господин Майнц вел против «Минерва-фильма» по делу о моих авторских правах на «Триумф воли». Я была в отчаянии.