Время и боги. Дочь короля Эльфландии - Лорд Дансени
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ничего не двигалось, ничего не менялось. Все замерло, все отдыхало в покойном умиротворении короля. Рыцарь стражи вложил меч в ножны и снова застыл на вечном своем посту, словно музейные доспехи, владелец которых скончался много веков назад. Король молча восседал на троне, держа на коленях дочь; взгляд его синих глаз был неподвижен, словно бледно-голубые вершины, что струили сквозь широкие окна лучистый свет эльфийских гор.
Эльфийский король тоже не двигался и не менялся; он остановил мгновение, в котором обрел умиротворение и покой, и подчинил власти этого мига все свои владения во имя добра и благоденствия Эльфландии; ибо теперь король обладал тем, к чему стремится весь наш озабоченный мир с его переменами и столь редко находит, а найдя, отбрасывает прочь. Он обрел умиротворение и покой – и стремился удержать их.
И пока над Эльфландией царила недвижная тишина, над ведомыми нам полями прошло десять лет.
Глава XVI. Орион охотится на оленя
Над ведомыми нам полями прошло десять лет; Орион возмужал и в совершенстве постиг искусство Отта, и перенял хитрости Треля; он знал леса, и склоны, и долы меловых холмов так, как многие другие мальчики знают, как умножить одно число на другое либо как почерпнуть мысли из языка чуждого и снова изложить их словами родного наречия. Немногое ведал Орион о возможностях чернил: о том, что чернила могут начертать мысли умершего, дабы подивились в грядущем, и поведать о событиях, давно канувших в прошлое; и стать для нас голосом из тьмы времен, и спасти немало хрупких творений от всесокрушающей длани веков; либо донести до нас сквозь смену лет песнь, слетевшую на забытых холмах с уст певца, давно ушедшего в небытие. Немногое ведал о чернилах сын Алверика; однако отпечаток копыта косули на сухой земле даже три часа спустя служил для юноши ясным указанием, и не скиталось по лесам такого существа, чью повесть Орион не умел бы прочесть. Все звуки леса были столь же полны для Ориона глубокого смысла, как для математика – символы и цифры, что записывает он, когда делит свои миллионы на десятки и дюжины. Солнце, и луна, и ветер подсказывали юноше, что за птицы прилетят в лес; он угадывал, окажется ли наступающее время года мягким или суровым, лишь чуть позже лесных зверей, что не обладают ни человеческим разумом, ни душою, однако осведомлены настолько лучше нас.
Так Орион научился распознавать само настроение лесов и вступал под их сумрачную сень, словно один из обитателей чащ. Это проделывал он с легкостью, когда ему едва исполнилось четырнадцать; а многие проживут целую жизнь, но так и не научатся вступать в лес, не потревожив покоя тенистых троп. Ибо люди входят в лес, когда ветер, скорее всего, дует им в спину; они ломятся сквозь ветви, наступают на сучки, разговаривают, курят, тяжко топают; сойки возмущенно кричат на чужаков, дикие голуби вспархивают с дерев, кролики улепетывают в безопасное убежище; люди и не догадываются, сколько зверья ускользает неслышной поступью прочь от пришельцев. Но Орион, в обуви из оленьей кожи, ходил бесшумно, как Трель, шагом истинного охотника. И ни один лесной зверь не догадывался о его приходе.
Со временем у Ориона, в точности как у Отта, накопилась целая груда шкур, что юный охотник добыл в лесу при помощи лука; он развесил огромные оленьи рога в зале замка, под самым потолком, среди старых рогов, где на протяжении веков жил паук. Это и послужило одним из верных знаков, по которому жители Эрла признали в Орионе правителя, ибо от Алверика не было никаких известий, а все правители Эрла от века охотились на оленей. Другим же знаком явился уход ведьмы Зирундерели: она вернулась на холм, и Орион жил теперь в замке сам по себе, ведьма же опять поселилась в своей хижине, где в нагорьях близ самого грома росла ее капуста.
Всю зиму Орион охотился в лесу на оленей; но вот пришла Весна, и он отложил лук в сторону. Однако же на протяжении всего сезона песен и цветов мысли юноши обращены были к травле; сын Алверика побывал во многих домах, владельцы которых держали хотя бы одну из долговязых и поджарых собак, что умеют охотиться. Иногда Орион откупал пса, иногда же владелец обещал ссужать собаку на время охоты. Так Орион составил свору бурых длинношерстных гончих и с нетерпением ждал окончания Весны и Лета. Но вот однажды, весенним вечером, когда Орион обхаживал своих псов, а селяне в большинстве своем стояли у порогов, примечая, сколь долгим кажется вечер, вверх по улице прошел никому не ведомый человек. Он явился с нагорий, замотанный в самые ветхие лохмотья, которые только возможно себе вообразить: лохмотья липли к нему так, словно бы никогда не носил он ничего другого, словно каким-то непостижимым образом составляли одно целое с ним и одно целое с землею, ибо глина с горных плато выкрасила ткань в сочный бурый цвет. И приметили люди его легкий шаг – шаг человека, привыкшего к долгим и трудным переходам, и
