ЧайфStory - Леонид Порохня

Но в группе Зема был совсем не сахар, в группе он был строг. Выросший и возмужавший в жестких, плохо приспособленных для жизни условиях «Урфин Джюса», Назимов был профессионалом и чужой непрофессионализм прощать не умел. А на сей счет перед ним открывалось поле деятельности почти не возделанное: «Когда я их увидел, это был бардак полный. Принцип один: лупить по струнам и что-то там петь. Я говорю: «Ребята, это детский сад какой-то, надо двигаться, или вам самим неинтересно станет»… И мы стали говорить об аранжировках» (Назимов).

«Зема здорово нас подтянул, — рассказывает Шахрин. — Что касается музыки, он человек жесткий, где лажа, останавливается и говорит прямо: «Здесь лажа! И нужно сделать так, чтобы ее не было!». Спорить с ним было бесполезно, особенно таким интеллигентам, как Шахрин с Бегуновым, которые орать-то толком не умели, а в «Урфин Джюсе» музыканты иной раз часа по три друг на друга орали без передышки, и все из-за какого-нибудь бемоля…

«Он всегда был очень энергичен, — вторит Шахрину Антон, — он же бешеный, пышминская закалка… Предлагал свои идеи, аранжировочные моменты, мы с ним всю ритм-секцию перелопатили». Перелопатили почти моментально, две-три репетиции, и Зема знал все наизусть. И того же требовал от остальных. Пришлось строителям подтягиваться. «Мы уже тогда в принципе много чего могли, неплохо временами звучали, энергетически неплохо себя отдавали, но могло случиться что угодно. Аранжировки были — что-то среднее между костровой песней и роком, достаточно хлипкое построение. А Зема — он «супер», он столько дал, что мы вдруг поняли, что мы — группа. Это было именно с Земой» (Бегунов).

«Чайф» еще раз вроде как бы родился заново. И ничего удивительного, с ним это и впредь происходить будет постоянно.

«А нас покатило! Вот катит и катит».

В. Шахрин

Третьего апреля выехали в Питер «Нау», «Чайф» и Белкин, который все-таки добился своего (и зря). Прямо с самолета автобус со свердловчанами прибыл на святое для каждого советского рокера место по адресу Рубинштейна, 13 — Питерский рок-клуб. Место их несколько разочаровало: «Ну, Рубинштейна… Ну, 13…» (Нифантьев). А все по серьезному, как у взрослых, с рок-клубовским начальством, тары-бары… Только Шахрин с Бегуновым чудили, чем портили дипломатический вид уральского посольства и вызывали легкое раздражение у официальных лиц. Чем, спрашивается, им Алиса Фрейндлих помешала? Идет женщина по улице, так нет, надо бросаться мордами на стекла автобуса, орать благим матом… Ноги им, видите ли, у актрисы не понравились…

Шахрина и Бегунова злило одно всем очевидное обстоятельство: в этой поездке, такой для всех важной, на «Чайф» никто ставки не делал, они шли вторым эшелоном. Более того, солидным людям было не очень понятно, с чего это питерцы, люди, очевидно, тоже солидные, эту группу позвали. Впрочем, солидным людям портил настроение еще и гвоздь программы, Бутусов с Умецким, которые тоже странно себя вели. Гвоздь был настроен так, что мог программу и сорвать, что чуть не вышло, но об этом позже.

Второстепенный «Чайф» поставили первой группой в дневной концерт. «Утренник», но не в детсаду, а в ЛДМе. Вторым должен был идти Белкин, но у него Могилевский с саксофоном не приехал, и Егора переставили на вечер. Получилось, что чайфы будут работать в одиночку. Да еще организаторы «утешили», сообщив, чтобы «ребята не очень волновались, все равно билеты и на ползала не проданы»… Как говаривал распорядитель на похоронах: «Пока все идет нормальненько»…

Суббота, 4 апреля, 12.30. Огромный зал Ленинградского дворца молодежи, в нем человек шестьсот. Так казалось из зала, со сцены все всегда выглядит иначе, Шахрин уверен, что там было человек триста. Хуже не придумаешь. И сидят тихо, хоть бы похлопал кто для приличия, но хлопать никто не стал, группа «Чайф» в тот момент была в Питере неизвестна.

Пантыкин сидел в зале с амбарной тетрадью, записывал, что видел: «Нет ничего хуже, чем выступать перед полупустым залом. Увидев чайфовцев, понял, что они вышли на подвиг. И они его совершили».

Шахрин сообщил залу, что они будут играть подъездные песни, но вид ребята имели такой, будто собрались устроить подъездную драку: Бегунова за одно выражение лица бывшие коллеги по ментуре должны бы были повязать прямо на сцене; Нифантьев с бас-гитарой, в пальто и с носовым платочком на голове; Шахрин «на полусогнутых»… «Вмазали»… Зал поначалу не разобрал, что к чему, и напрягся. «И вдруг мы поняли, что людям в зале нравится! И тут какие-то злобные панки принялись с каждой песней через ряд перешагивать, садиться ближе, потом еще через ряд, еще ближе…» (Шахрин). У Земы упала стойка с тарелкой, из кулис вылетел Умецкий, поставил на место. «Шахрин работал с огромной отдачей, — записывает Пантыкин, — может быть, даже где-то перегибая палку». Скоро стало трудно по залу судить, полный он или нет… «На сцене просто какой-то беспредел стоял» (Бегунов).

«Вышел Коля Михайлов и сказал, что самолет не прилетел и вторая половина концерта не состоится. Но зал, похоже, не очень расстроился, «Чайф» явно отработал за две группы, а то и больше» (из дневника Пантыкина).

Еще во время концерта кто-то из своих сказал: «Это серьезная заявка на победу», но для чайфов это была победа в натуральном виде, куда более серьезная, чем могло показаться. Питер — кому город, а кому и больше. Не зря в Свердловске их частенько обвиняли в грехе «питерщины»… На том утреннике «Чайф» наконец встретился с Питером, Питер — с «Чайфом», они друг другу понравились.

После концерта «злобные панки», которые ряд через ряд пересаживались, пришли в гримерку. Шахрин: «Все в заклепках, с ирокезами, ну страсть, смотреть жутко. Мы стоим, такие деревенские, а меня пихает сбоку Бутусов, говорит: «Нормальные они парни!». Они говорят: «Мы — «Объект насмешек», поехали пивка попьем!». Мы думаем: «Сейчас зароют»… А меня тычет Бутусов, говорит: «Езжайте, все нормально! Нормальные парни».

Панки эти были питерские интеллигентные ребята, которые упорно пытались хоть кого-нибудь напугать. С чайфами им пофартило. «Приезжаем к Рикошету, там полуразрушенная квартира, — вспоминает Бегунов, — сидим и думаем: «Бляха-муха, живыми-то выйдем отсюда или нет?» Оказалось, ничего, выйдем».

«Это так себе были панки, — смеется Нифантьев, — это были мажоры». Натуральной атаке подвергся только Леха Густов: «Сидели, выпивали, а Скандал большую часть банкета с ненавистью смотрел на Леху Густова: сидит человек правильный, в пиджаке, в галстуке — у Лехи всегда была внешность обкомовского работника со сломанной судьбой» (Бегунов). Но кончилось мирно. При том, что музыка панкам действительно понравилась, хотя о «Чайфе» они слыхом не слыхивали: «Рикошет рассказывал, что они ничего не знали — какая-то урла из Свердловска, посидим, похихикаем…».