Одержимый - Владимир Санин

Со спасателем мы еще хлебнем горя: без него портнадзор нас в море не выпускает, и при возникновении необходимых для нашего эксперимента условий мы должны держать с «Буйным» непрерывную связь. А хлебнем горя потому, что командует спасателем Васютин, бывший капитан рыболовного траулера «Алдан» и давний недруг Чернышева, который однажды хитростью перехватил у «Дежнева» очередь на плавбазу и успел сдать свою рыбу первым сортом. Чернышев, конечно, затаил в душе хамство и долго ждал случая, чтобы отыграться. Наконец такой случай представился: на «Алдане» заболел повар, и Чернышев через подставных лиц навязал Васютину одного отпетого халтурщика из портовой забегаловки, расхвалив его сверх всякой меры. Васютин, большой любитель вкусно покушать, клюнул; сменить повара на промысле не так-то просто, и недели две Чернышев интересовался по радио, какой у Васютина аппетит, и посылал с оказией желудочные таблетки. Васютин в ответ открытым текстом клеймил «хромого черта» за вероломство – словом, два недруга веселили всю флотилию, пока не схлопотали по выговору. Встречаясь в море, капитаны обменивались приветствиями: «Алдан», у которого скорость побольше, издевательски волочил за собой на конце пустое ведро, а «Дежнев», оказавшись однажды с наветренной стороны, салютовал «Алдану» всем своим скопившимся на борту запасом мусора.

– Так что если хотите стать Архипычу ближайшим другом, похвалите Васютина, – закончил Лыков свой рассказ. – Вот вы, Паша, скажите, к примеру, что ничего интересного здесь не находите и желаете перебраться на «Буйный».

– С превеликим удовольствием! – откликнулся я. – Васютин, по крайней мере, культурный человек и не устраивает на борту зверинец. А ваш любимый Архипыч с утра ходит по мостику, как тигр, скажи слово – разорвет на части и выбросит за борт!

Корсаков сочно хохотал. Мы сидели у него в салоне, лучшей на судне каюте, единственной двухкомнатной и со всеми удобствами. Корсаков и Лыков пили чай, а мы с Никитой играли в шахматы. У Никиты на доске была типичная «безнадега», и он был явно рад, что я отвлекаюсь, так как лелеял призрачную надежду дать мне вечный шах.

– А зачем вы полезли под руку? – миролюбиво спросил Лыков. – Тигру, знаешь, бантик на хвосте завязывать опасно, может оттяпать важную часть организма.

– Какой такой зверинец? – потребовал разъяснений Корсаков.

– Паша преувеличивает, – промычал Лыков, жуя печенье. – Журналистское воображение.

– Всыпьте ему, – искушающе посоветовал мне Никита, небрежно передвигая пешку.

– Преувеличиваю? – озлился я. – Кто вошел на мостик человеком, а ускакал оттуда внебрачным сыном блудливого козла?

– Ну я, – хладнокровно сказал Лыков. – Подумаешь, дела.

– А за какое преступление Гриша Букин превратился в «барана с ослиными мозгами»?

– С куриными, – поправил Лыков. – С ослиными, у нас еще не было.

– Будет! – заверил я. – В указанное выше мифическое животное Гриша был обращен за крамольнейшую мысль: «Хороша погодка, Алексей Архипыч, хоть загорай!» Но Гриша милый мальчик, он даже захихикал, так ему было смешно, а что услышал в свой адрес Ванчурин, уважаемый синоптик и человек в годах, когда принес Чернышеву карту погоды?

– Наверное, Архипыч его поблагодарил и справился о здоровье, – пряча пламенеющие глаза, высказал догадку Лыков.

– Да, почти, – кивнул я. – Войдя на мостик, Ванчурин имел неосторожность улыбнуться, ну и получил по заслугам: «Чего осклабился, старый индюк? Тоже солнышку обрадовался или жемчужное зерно в куче нашел?» А когда Ванчурин твердо заявил, что не потерпит и поставит вопрос, капитан в порядке извинения отреагировал: «Поставь его – знаешь куда?» И далее – точное указание. Не напрягайтесь, Никита, это не из Шекспира или Гельвеция, их словарный запас был не так богат. Кстати, зря подсовываете пешку, вам шах.

– А вы хорошо подумали? – огорчился Никита. – Даю вам ход обратно.

– Помолчи, – остановил его Корсаков, которому наша с Лыковым перепалка доставляла, по-видимому, большое удовольствие. – А лично вы, Павел Георгиевич, чего были удостоены?

– Ну, со мной обошлись гуманно, чрезмерно мягко, – ответил я. – Стоило мне вякнуть по поводу того, что Ванчурин человек пожилой и нельзя… – тут же послышался рев: «Кудахтать можешь в своем курятнике!»

– Эка невидаль, – пренебрежительно сказал Лыков. – Мы и не такое слышали, когда косяк теряли или, того хуже, трал обрывался.

– И молчали? – неодобрительно спросил Корсаков.

– Почему, иные жаловались, – ухмыльнулся Лыков. – По неопытности.

– Мстил, что ли? – подал голос Никита.

– Вот уж нет, до такого наш Архипыч не опускался. Просто выступал на собрании, каялся в грехах и предлагал каждому, кто считает себя обиженным, справку с печатью, что таковой не является курицей, бараном или развеселым верблюдом. Так что, Паша, если справочка нужна, ну, жене предъявить или на работу… – Лыков не выдержал тона и прыснул. – Не обижайтесь, Паша, принимайте Архипыча, как он есть. Подумаешь, курятник. Когда на море такое происходит, Архипыч и подальше послать может.

– Что происходит? – удивился Корсаков. – У нас вроде бы все тихо.

– Конечно, все тихо, – слишком быстро согласился Лыков и встал из-за стола. – Без пяти шестнадцать, мне на вахту. А чаек у вас, Виктор Сергеич, неплох…

– Три сорта смешиваем, – скромно похвастался Никита.

– … хотя и не такой, конечно, как у Архипыча, – будто прослушав, продолжил Лыков. – Он смешивает пять-шесть сортов, да и заваривает покруче. Однако все равно пить можно, так что большое спасибо. Счастливо оставаться.

– Странные люди, – заметил Никита. – Утром, когда я проходил по корме, Чернышев заорал с мостика: «Сколько тебя ждать, мамонт с пустым чердаком!» Пошевелив мозгами, я сообразил, что, поскольку на мамонта по своей конфигурации никак не тяну, Чернышев обращался скорее к Филе Воротилину, знаете, такой голубоглазый гигант из палубной команды. Как же он реагировал на столь деликатное обращение? О, вполне достойно – поднял руку, радостно оскалился и проорал: «Иду, Алексей Архипыч, иду!» Хотя, впрочем, – Никита прищурился, – если выбирать между мамонтом и курицей…

– У меня тоже трудный выбор, чем дать мат, конем или слоном, – мстительно сказал я. – Пожалуй, конем интереснее.

Никита потребовал реванша, но Корсаков с каким-то заданием послал его к гидрологам, и мы остались одни. Наедине с Корсаковым я еще ни разу не был и почему-то почувствовал себя неловко.

– Забавный он у вас, – сказал я, чтобы что-нибудь сказать.

– И не без способностей, – добавил Корсаков, уютно углубляясь в кресло, – хотя жизни толком еще не видел. И в то же время, как вы могли заметить, достаточно самоуверен, не признает никаких авторитетов.