Печать демона - Сеймон Сеймон

- Придумаю другое! - издалека отозвался лэпхо, уже ломавший кусты на топливо для костра. - Еще не слышал песни, а уже капризничает, и-эмма... - пробурчал он себе под нос. - Вместо сердца у него еще один желудок, а вместо мозга - еще один келум! И-эмма!..

Мясо арчака действительно оказалось выше всяких похвал. Удивительно жирное, такое жирное, что все трое заблестели с ног до головы, а что еще требовать от мяса? Разве что бутылочка киншасы не помешала бы. Впрочем, думал о киншасе только старик, а Салакуни все поглядывал на Ларимму, и та улыбалась ему как могла загадочнее, то есть выглядела, по мнению лэпхо, полной дурой.

- Теперь можно и попробовать спеть, - скромно сказал Чиптомака, похлопав себя по животу. Пока хватит, а потом надо попробовать еще съесть. - И-эмма, молод мой гуоль... Если вам покажется, что он не очень хорошо поет, скажите прямо.

- Может быть, ты пока за скалой попробуешь поиграть? - надула толстые губы Ларимма, которой совершенно не хотелось сейчас музыки. - А уже потом, когда все отладишь, мы послушаем.

- Нет! - строго сказал Салакуни, одернув встопорщившуюся набедренную повязку. - Слушай, женщина, песню о великом герое Салакуни. Ты помнишь, что я тебе говорил про слишком длинные имена, старик?

- Помню, помню! - огрызнулся лэпхо. - Не совсем я еще из ума выжил! Готовы? Я начинаю, и-эмма.

Для пробы взяв несколько аккордов, Чиптомака прокашлялся и запел. Когда-то очень давно древний, совершенно седой лэпхо проходил через их селение и встретил бездомного мальчишку. Такие всегда есть на берегах Квилу, в каждой деревне. Старик прекрасно играл, но вот петь почти не мог, да и зрение ослабло. Юный Чиптомака понял это, когда увидел лэпхо поющим перед пустой улицей - все слушатели потихоньку разошлись, не сумев разобрать ни слова. Чтобы лучше слышать о подвигах Н'гборо-копьеносца, он подошел поближе, а певец, подозревая, что у него воруют подаяние, схватил мальчика за руку. После оплеух и взаимной ругани они исхитрились подружиться. На следующий день деревню покинули уже два лэпхо: один играл на гуоле, другой пел.

То были богатые, урожайные годы. Чиптомаке понравилась жизнь бродячего певца - люди поглядывают на тебя с уважением, пусть не досыта, но кормят, да еще и выделяют женщину на ночь. Обычно это оказывалась старуха, но иногда бывали и исключения. Несколько лет пролетели как один день, а потом старик умер. Юный лэпхо уже и сам выучился играть на гуоле, знал все песни, и даже пробовал сочинять свои, поэтому сначала даже обрадовался. Ведь зарабатывать-то он будет так же, зато делиться ни с кем не надо.

Увы, жизнь круто переменилась. Пришла засуха, Квилу обмелела, погиб урожай. Люди озлобились, приходу лэпхо в деревню не радовались как прежде, подавали скудно. Затем начались болезни, вечные спутники голода. Сразу несколько деревень левого берега закрылись, жители обещали убивать каждого, кто попытается к ним войти. Когда же Чиптомака по дороге, усеянной раздувшимися трупами, добрался наконец до принимающего лэпхо селения, то встретил там сразу трех коллег. Они жестоко избили его и украли гуоль.

Вот тогда-то, лежа окровавленным в канаве, Чиптомака понял, на какую жизнь обрек себя, взяв в руки гуоль. Но жалеть о содеянном оказалось поздно - он был слишком взрослым, чтобы надеяться даже на место пастушонка в какой-нибудь деревне. Многие в ту пору становились разбойниками, но лэпхо с детства был трусоват, да и слабосилен. Впрочем, на следующий год имамы прислали отряд воинов и разбойников десятками кидали в Квилу...

Джу-Шум помог, нашлась банда и для Чиптомаки. Их было пятеро, бродячих певцов разного возраста. Чтобы выжить, они тоже избивали встретившихся коллег, отнимали и разбивали гуоли. Двое младших, в том числе Чиптомака, вынуждены были воровать в то время, пока трое остальных по очереди пели на площади. Еды ему доставалось ровно столько, чтобы не умереть с голоду, и так продолжалось до сезона дождей.

Потом опять стало легче, лэпхо разошлись в разные стороны. Чиптомака тогда впервые переправился через Квилу, едва избежав зубов крокодилов. Позже ему пришлось сделать это еще раз шесть или семь. Бывали годы получше, а бывали и просто ужасные. Дважды лэпхо ходил в джунгли искать поющее дерево шапа, оба раза очень удачно. А вот на третий раз пришлось идти шесть дней, а потом и еще немного...

Вот про что хотел бы спеть Чиптомака, такие слова ему не пришлось бы выдумывать, они всегда вертелись на языке. Но Салакуни ждал песни о герое. Сперва старик хотел взять одну из старых песен о Елекече или Н'гборо, и переиначить, но воин, несмотря на глупость, отличался цепкой памятью на древние легенды. Нужно было спеть что-то новое, и именно про последние приключения. Что ж...

- Чьи губы словно пороги Квилу? Чьи глаза как звездная ночь? Чья спина как пустыня Валоби? Чей живот как дорога на Чекпе? И-эмма, и-эмма, и-эмма! Это ведь победитель спиров, разрыватель пастей леопардов, тот, кто анту душит рукою, а ласкает подругу другою, это тот, чьи шаги как гром, нож чудесный висит на нем, эту песню о нем пою! И-эмма! Эту песню про Салакуни, Салакуни с Верховьев Квилу, Мохаммеде перед Джу-Шумом, из семьи храбрецов Н'мбоно, Салакуни Демоноборце!

От такого начала глаза у Салакуни стали совсем детскими, восторженными, вот-вот заплачет. И даже Ларимма приоткрыла рот, явно не ожидавшая услышать такое безобразие. "Ничего," - отметил про себя Чиптомака, - "подожди немного. Вот запою про "Деву, чьи груди как холмы, чьи ноги как чапальмы", тогда ты другую рожу состроишь. Все вы одинаковы, мужчины и женщины, все вы ничто перед гуолем и лэпхо." И все обиды на жизнь куда-то улетучились, и песня полилась сама.

В сущности, Чиптомаке почти не пришлось врать. Действительно, Салакуни был героем, Ларимма толстой и красивой женщиной, а сам он - великим лэпхо. Действительно, подвиги гигант совершил удивительные, а уж если их немного раскрасить, то и вовсе богоподобные. Солнце зацепило краешком горизонт, а старик все пел и пел. Вот уж мертвый волшебник гонится за ними по бескрайнему болоту, и могучий Салакуни Демоноборец несет на руках красавицу, в то время как верный друг-певец готов принести себя в жертву ради спасения спутников.

В это время чуткое ухо лэпхо и уловило какие-то посторонние звуки. Заслушавшиеся спутники не слышали странный далекий треск, который не мог иметь отношения ни к озеру, ни к джунглям, одинаково притихшим перед закатом. Чиптомака посерел от волнения, стараясь отогнать от себя ужасные мысли. Пальцы продолжали перебирать струны, губы выпевали слова, но сердцем старик был там, на волшебном острове. Наконец он не выдержал.

- Вы слышите?!

- Что? - недовольно спросил Салакуни, ведь песня оборвалась как раз на его гордых словах, в которых герой высмеивал спироголового демона.