Браслет певицы - У. Уилер

Нетерпение заставило каждого из участников драмы совершить по роковой ошибке. Мистер Хоппер начал понемногу обворовывать своего патрона, заключая какие-то сделки без его ведома и мухлюя с банковскими счетами. Его любовница обнаружила себя перед законной супругой, явившись в её дом и сообщив о своём интересном положении. И, наконец, бедняжка Эбигайль в этой самой злополучной гостиной потребовала от мужа решительного объяснения, и получила его. Рози не без удовольствия пересказала Иве тот разговор, и из её рассказа выходило, что раздосадованный Хоппер не пощадил ни супружеских, ни дочерних чувств Эбигайль. И, по её же словам, бедняжка стоически стерпела обвинения в женской несостоятельности, но, когда супруг в весьма дерзких выражениях сообщил, что «обирал глупого старика без сожаления» – упала в обморок.

Несчастная женщина нашла самый трагический способ выйти из создавшейся ситуации. Её тело всплыло у Лондонских доков. Маловразумительная записка, обнаруженная в корзинке для рукоделия сообщала только о неверности своего супруга – но ни слова о его деловой нечистоплотности.

Разумеется, убитый горем Розенталь сделал всё, чтобы Хоппер, оправданный судом, не мог устроиться куда бы то ни было даже курьером. Рози говорила, что они с любовницей уехали куда-то за границу. Розенталь продал дом задёшево, очень быстро и со всей обстановкой. Рози быстро ушла на новое место, не в силах осознать необычные требования новой хозяйки и её нежелание заводить с ней короткие отношения, а гостиная почти всегда стояла без дела. Гостей Ива не принимала, заходить туда ей было незачем. Нет, её не беспокоили духи прежнего, ей не было страшно, быть может – наоборот: ей казалось, что прошлому должно остаться хотя бы малое место в этом доме, какой-то заповедный уголок, где это прошлое могло бы оплакать себя.

Теперь пришло время расстаться и с этой историей. Слишком многое произошло за последние полгода, и это изменило жизнь Ивы. Пора было измениться и дому.

Думая обо всём этом, Ива раскидывала карты машинально, почти не обращая внимания на то, что выходило из расклада. Но когда линия воспоминаний привела её к настоящему, она словно очнулась и с волнением стала смотреть на карты, лежащие перед ней.

Что это? Ах, да, она думала об Эбигайль… Именно так всё и выходило: не очень счастливая и исключительно порядочная женщина, которую обманывали холодно и расчётливо в её самых высоких добродетелях, вернее – чьи чувства вовсе не принимали во внимание. Но нет же, этот расклад не на прошлое, карты лежали самым замысловатым образом, тем старинным, почти забытым манером, который давал удивительно полную картину нынешнего положения дел. Перед мысленным взором Ивы снова появилась старая, сильно выцветшая фотокарточка. Молодая пара: некрасивая женщина и мужчина с упрямым подбородком… Конечно, это было так похоже на…

Ива вздрогнула, когда в дверь гостиной постучали. Такой характерный, переливчатый стук мог выйти только из-под пальцев Алоиза. Он вошёл, сияя. Ива смешала карты и рассеянным кивком поприветствовала секретаря.

– Я сделал всё, что было нужно. Что-то не так? – взволновался он, заметив странное выражение лица госпожи.

– О, нет. Всё в порядке. Я пойду к себе. Позови меня, когда придут инспектор Суон и мистер Флитгейл, тогда расскажешь всем.

Ива стремительно вышла в ателье, и появилась в гостиной лишь тогда, когда Суон уже расположился перед камином со своей записной книжкой, а Гай раскуривал трубку. Ива выглядела как обычно, хотя в глазах у неё была особенная сосредоточенность, а отчёт Алоиза она слушала будто бы вполуха.

– Алоиз, вы справились бесподобно. Мне бы не хотелось злоупотреблять вашими талантами, но это неоценимо… – с удовольствием сказал инспектор.

Он что-то записал в своей книжице и заметил:

– Помнится, в эту квартиру можно попасть через цветочную лавку, не так ли?

Ива кивнула:

– Да, именно так. Этим входом воспользовался наш дорогой доктор Флитгейл, чтобы эффектно появиться в финале нашего разговора с лордом Карнивалем. Хозяева цветочного магазина, супруги Дэниэлс – чудные люди, и совершенно лишены такого порока, как болтливость. Надо сказать, что и служащая у них в магазине девица Нилс – на удивление добродетельная девушка. Задние дворы наших домов сообщаются маленькой калиткой, и я изредка пользуюсь магазином, если мне нужно выйти или войти, не привлекая внимания.

– Нельзя ли как-нибудь договориться с вашими замечательными соседями, чтобы я также имел возможность пользоваться этим входом?

– Что же, нет ничего проще. Впредь, если вам понадобится воспользоваться чёрным ходом, вы войдёте в магазин, и скажете девице Нилс, что хотите выбрать ирисы для мисс Ивы. Она вас проводит. А сюда вы войдёте через дверь мимо кухни, за утренней столовой. Спросите Флитгейла, он знает.

Гай смущённо улыбнулся.

– Я и сам не помню, как нашёл этот ход. Я действительно попросил букет для вас, и девушка проводила меня через двор. Я тогда удивился, но решил не противиться.

– Инспектор, но к чему такие предосторожности? – спросила Ива, сузив глаза.

– Ничего экстраординарного, – поспешно заверил её Суон, – это на всякий случай. И… у меня возникла одна идея. Не знаю, как вы к ней отнесётесь. В этом деле много неясного, и в первую очередь – отношения, которые связывают её участников. Я подумал… Было бы неплохо вновь собрать всех, кто был у Бёрлингтонов. В неформальной обстановке. Я, конечно, не могу быть там, не вызывая некоторой неловкости в обществе. Но ведь у меня есть вы, мисс Ива, и вы, мой отважный друг, мистер Флитгейл.

Флитгейл, увлечённо ковырявшийся в свой курительной трубке, поднял голову:

– Инспектор, я, как всегда, в вашем распоряжении.

– Идея не плоха… И я даже знаю, как собрать это общество. Гай, вы ведь не откажетесь рассказать обществу о своих археологических изысканиях? Что-нибудь увлекательное? – отозвалась Ива.

– Ну, если вы считаете, что… ну, если только что-нибудь увлекательное…

– Что же, решено. Я смогу увлечь графа Бёрлингтона этой идеей, – быстро подытожила прорицательница.

– И вот ещё что, Ива, дорогая… – Суон стал серьёзен, – я прошу вас проявлять разумную осторожность. Вся эта история с убийством Фицгилберта кажется мне всё более опасной.

– Вы говорите меньше, чем знаете, инспектор, – упрекнула его Ива. – Вы расшифровали записку?

Суон внимательно посмотрел на Иву и медленно кивнул.

Глава 9. И вновь у Бёрлингтона

Вечер был обставлен как дружеский ужин, предваряемый увлекательной лекцией доктора Флитгейла, и гости стали собираться около шести часов пополудни. По настоятельной рекомендации Ивы граф Бёрлингтон пригласил всех участников смертоубийственного сеанса (кроме, разумеется, баронессы Фицгилберт). Кроме того, чтобы разрядить обстановку и несколько притупить неизбежно возникающие воспоминания о трагедии последнего приёма, Бёрлингтон пригласил ещё виконта и виконтессу Болингброк с дочерью.

В салоне всё же царило некоторое напряжение: гости старались избегать центра залы, где в прошлый раз стоял спиритический столик и восемь кресел. Маленькое общество распалось на несколько групп. Графиня Бёрлингтон с виконтессой и юной Розамундой чинно беседовали на угловом диване при входе в зимний сад. Юная особа стыдливо пряталась за дородной фигурой матери, лишь изредка поднимая сложно убранную головку, чтобы промямлить «да, мадам» или «нет, мадам». Виконтесса, снисходительно поглядывая на дочь, в необходимых местах слегка дёргала её сзади за муслиновое платье и потом удовлетворённо кивала, услышав соответствующую вопросу реакцию девицы.

Герой вечера, мистер Флитгейл, сидел на диване с мисс Ивой; поблизости, в кресле, расположился князь Урусов с независимым и немного надменным видом. Хозяин дома и виконт Болингброк беседовали, стоя у окна в сад с бокалами в руках. Мелисанда фон Мюкк прибыла в сопровождении супруга, вид у примадонны был несколько напуганный, а присутствие барона исподволь придавало всему собранию слегка натянутую атмосферу. Когда чета фон Мюкк вошла в залу, Флитгейл едва заметно напрягся, но барон, вероятно, не узнал его – скользнул по учёному пустым взглядом голубых глаз, чопорно чуть склонил голову, когда их представили друг другу, и повёл супругу к дивану в глубине салона. Мелисанда была одета непривычно скромно, в стального цвета платье с чёрным кружевом; на ней был изящный гарнитур с бледными аквамаринами, огранёнными в виде длинных капель. В этом более чем скромном вечернем туалете примадонна выглядела глубоко несчастной.

Один Брюстер, казалось, наслаждался ситуацией. Он переходил от одних гостей к другим, со всеми заговаривал в свойственной ему бесцеремонной манере, много шутил и непременно смеялся собственным остротам. Он казался даже несколько более возбуждённым, чем обычно. Сперва он прибился к Бёрлингтону и Болингброку и стал рассказывать об охоте на львов, жестикулируя столь азартно, что джентльмены с недоверием ахали и старались отступить от рассказчика на безопасное расстояние.