Кланы Пустоши - Андрей Левицкий

— Не слышишь, что ль? Отвечай.

— Атаман тебе вопрос задал! — Чеченя ударил пленника носком сапога в правый бок, стараясь попасть по ране.

— Да погодь ты! — Макота отпихнул порученца. — Ну, че молчишь?

— Мне ее летуны дали, — сказал Туран.

Руки задрожали — он едва сдержался, чтобы не вскочить и не вцепиться атаману в горло. На ремне Макоты висели тесак и пистолет, Чеченя держал револьвер… Нет, еще не время. Он должен смирить ненависть, чтоб она питала его, наполняла силой. Нельзя позволить ей управлять своими поступками, ему нужны холодная голова и трезвый расчет.

Чеченя оскалился.

— Летуны подарили? За что? За то, что Шакала пристрелил, сучонок?

— Нет, — сказал Туран, не глядя на бандита. — Его застрелила Аюта, а не я.

— Че еще за Аюта?

— Летунов было двое, мужчина и девочка. Она назвалась Аютой. А он дал мне флягу, за то, что помог им.

Атаман отвинтил пробку, понюхал и хлебнул. Чеченя переминался с ноги на ногу. По лицу его было видно, что если бы не хозяин, он бы набросился на пленника.

— Крепкое! — объявил Макота, крякнув. — Че за такое оно? Навроде самогона, тока крепче. Вкуснота. Ладно, а чиво еще они те дали?

— Ничего. — Туран успокоился, руки больше не дрожали. Говорил он глухо, сквозь зубы, и смотрел в пол.

— Мож, еще чего подарили? — настаивал Макота. — Летуны-то, а? Они ж богатые, скажи, Чеченя?

— А то! — согласился порученец.

— Мож, оружие какое? Аккумуляторы, э? Куда ты их запрятал?

Туран покачал головой. Макота разглядывал его, что-то обдумывая.

— Так чего, хозяин? — нетерпеливо спросил Чеченя. — Может, я его… На шматки, прям сейчас? Медленно так, чтоб порадоваться…

— Дурень ты, — атаман повернулся к нему, достал тесак и несильно ткнул порученца острием в грудь. — Вот кто я, по-твоему, такой? Кто таков Макота теперь есть, скажи?

Чеченя замялся, не понимая, что хочет услышать хозяин.

— Ну, ты… — протянул он. Макота внимательно глядел на него. — Ты, значит, эта… Ты главарь в клане. Хозяин ты, наш хозяин! Атаман!

— Атаман! Еще раз такое скажешь, убью. Я теперь — бизнесмен. Понял?

— Понял! Конечно, понял! А что оно такое, этот бизмеснем…

— Тьху, неуч! Значит, купец, барыга, дела всякие веду, вопросы решаю, заработок имею. А откеда я его имею?

— Откеда?

— А с торговли.

— Торговля! — оживился Чеченя. — Это я понимаю. Торговля… — он кивнул на рабов-мутафагов. — Вот с этих, э?

— И с этих тоже. И вон с него, — Макота постучал тесаком по голове Турана. Тот сидел неподвижно, опустив глаза, и внимательно слушая. — Торговать его буду.

— Куда торговать?

— Уй, болван! Хотел тебя старшим здеся поставить вскоре, а теперь думаю — какой из тебя старшой? Не справишьси…

— Справлюсь я, справлюсь! Только ты разобъясни…

— Разобъясняю. Шакаленок, хоть бою и необученный, и не здоровяк с виду, а шустрый. Ловкий. Так?

— Ну… так.

— Не нукай, дурень. Он пусть и на «Панче» своем, пусть и неожиданно въехал, и весь оружием обвешанный, а все одно неважно это. Главное — что? Главное — он с десяток моих людей положил. Значит, обучить ежели его, боец знатный получится. А мы куда этих двоих… — Макота показал на рабов. — Куда их везем? Для чего я их откармливаю?

— Так на Корабль же, на гладиаторский, ты чиво, забыл? Сам же хотел туда съездить наконец…

— Ну от, правильно. Не забыл я. Втемяхал теперь?

— Ага, — сказал Чеченя. — Теперь втемяхал. Вот чего ты третью клетку приказал на телегу…

— Ну, то-то же. Значит, давайте, расковывайте его и вниз. Вечером в дорогу, а ехать далеко.

Глава 8

На бегу ящер качал хвостом, облизывал морду длинным языком и громко шипел. Управлял им низкорослый жилистый бандит, которого все звали Крючком. Особо примечательными у Крючка были уши — оттопыренные, большие и розовые. Бандит, сжимая вожжи, сидел на передке телеги, которая двигалась в середине каравана, состоящего из повозок, мотоциклеток, трех мотофургонов и «Панча». В грузовик поставили новое стекло, кабину отрихтовали, покрасили в бледно-зеленый, с желтоватыми разводами цвет. Один мотофургон, которые в Пустоши называли самоходами, тащил на прицепе цистерну с горючим, второй — с водой, третий двигался налегке. На телегах везли клетки с рабами-мутафагами и Тураном.

Бок уже почти не болел, силы постепенно возвращались к нему. Его кормили дважды в сутки, после чего не надолго выпускали из клетки, при этом скованного пленника охраняли Крючок с незнакомым бандитом.

Чеченя остался командовать во Дворце; в путешествие к Кораблю, стоящему на вечном приколе в центре огромной пустыни, отправился сам атаман Макота. Он подошел к телеге лишь однажды, когда под вечер первого дня пути Туран, перегревшийся на солнце, в полубреду лежал у края клетки. Сухой Сезон приближался к концу, дневная жара досаждала уже меньше, но в полдень под прямыми солнечными лучами было все еще опасно. Караван остановился на привал, бандиты разминали затекшие мышцы. Кому-то выпало охранять машины, кто-то, нарубив веток с колючих кустов, разжег костер и занялся ужином, прочие без дела сидели на камнях. Со всех сторон доносились ленивые голоса, переругивания и смех.

Крючок, спрыгнув на землю, встал рядом с Макотой. Лопоухий монотонно двигал челюстями, катая во рту жвачку — слабый наркотик из болотной травы, растущей где-то под Минском. Пластинками высушенных и спрессованных стеблей был забит весь кошель, висевший на поясе Крючка.

Бандиты молча глядели на пленника, Туран же едва различал силуэты у повозки. В голове его до сих пор гудело злое полуденное солнце, обожженная кожа на лице стянулась, будто ее вымазали клеем, и тот засох.

— Ну ты, слышь… — обратился Макота к Крючку. — Ты скажи, почему вокруг меня одно дурачье?

Крючок, меланхолично жуя, пожал плечами.

— Вот ты тоже дурак, как и остальные.

— Ага… — равнодушно протянул лопоухий бандит.

— Я че те сказал? Я сказал: чтоб с шакаленком порядок был. До конца пути ты за это отвечаешь. Сказал?

— Ну, сказал.

— Не «ну, сказал»! — повысил голос атаман. — Я приказ те отдал! Так чего он полудохлый, тварь ты тупая?!

— Так эта… Солнце же. Спекотно днем.

— Спекотно! Тупой! Так тряпку возьми и накрой клетку! И воды ему дай! Карл во Дворце остался, здесь его лечить некому. Короче, ты запомни, Крючок: ежели он сдохнет — посажу тебя самого в клетку и продам Верховнику или еще кому. Обучат тебя, Крючок, красиво помирать и отправят на игрища. Понял, стручок ты кукурузный?