Гоголь. Его жизнь и литературная деятельность - Александра Анненская

«Вам бы надо было о нем позаботиться у Царя и Царицы, – писал Жуковский Смирновой, – ему необходимо надо иметь что-нибудь верное в год. Сочинения ему мало дают, и он в беспрестанной зависимости от завтрашнего дня. Подумайте об этом: вы лучше других можете характеризовать Гоголя с настоящей, лучшей стороны». Смирнова охотно взялась похлопотать за своего друга, и действительно, император Николай Павлович назначил Гоголю по тысяче рублей серебром в год на три года.

Тот срок, через который Гоголь обещал вернуться в Москву с готовым вторым томом «Мертвых душ», прошел, а никто не знал, в каком положении находится его работа. На любопытные вопросы приятелей он или молчал, или отвечал с неудовольствием, что «„Мертвые души“– не блин, который можно спечь, когда захотел». Очевидно, труд подвигался вперед медленно, и это раздражало его самого. Может быть, вследствие болезненного состояния, может быть, вследствие нервного напряжения, с которым он поддерживал и развивал в себе религиозное настроение, но его непосредственное творчество, в прежние годы создававшее яркие образы на канве какого-нибудь случайно услышанного происшествия, теперь редко посещало его. А между тем он не мог оставить труд, который считал своим священным долгом, своим подвигом на благо человечества, и он писал, недовольный собой, беспрестанно уничтожая, переделывая написанное. Чтобы понять, с каким трудом и каким путем давалось ему теперь то, что прежде являлось совсем легко само собой, стоит прочесть письмо, в котором он советует Языкову молитвой испрашивать себе у Бога вдохновения: «Нужно, чтобы эта молитва была от всех сил души нашей. Если такое постоянное напряжение хотя на две минуты в день соблюсти в продолжение одной или двух недель, то увидишь ее действие непременно. К концу этого времени в молитве окажутся прибавления. Вот какие произойдут чудеса. В первый день еще ни ядра мысли нет в голове твоей; ты просишь просто вдохновения. На другой или на третий день ты будешь говорить просто: „Дай произвести мне в таком-то духе“. Потом на четвертый или пятый: с такой-то силой. Потом окажутся в душе вопросы: „Какое впечатление могут произвести задумываемые творения и к чему могут послужить?“ И за вопросами в ту же минуту последуют ответы, которые будут прямо от Бога. Красота этих ответов будет такова, что весь состав уже сам собою превратится в восторг, и к концу какой-нибудь недели увидишь, что уже все получилось, что нужно: и предмет, и значение его, и сила, и глубокий внутренний смысл, словом – все; стоит только взять в руки перо да и писать».

Глава V. Неожиданное крушение

Гоголь пишет «Размышления о божественной литургии». – Он сжигает рукопись 2-го тома «Мертвых душ». «Выбранные места из переписки с друзьями». – Буря, вызванная этой книгой. – Письмо Белинского к Гоголю по поводу его переписки с друзьями. – Действие, произведенное на Гоголя всем этим погромом. – Путешествие ко святым местам

1845 год был очень тяжелым для Гоголя. В конце 1844 года он, живя во Франкфурте, почувствовал приступы болезни и по своему обыкновению лечиться путешествием отправился в Париж. Там ему первое время стало как будто лучше. Он жил в тесном кругу своих друзей Виельгорских и графа А. П. Толстого, каждый день ходил к обедне в русскую церковь, изучал чин литургии с помощью одного знатока греческого языка, отставного учителя Беляева, и писал: «Размышления о божественной литургии». Но с февраля болезненные припадки его усилились, и он опять уехал во Франкфурт. К физическим страданиям присоединялась тоска, ипохондрия. «Душа изнывает вся от страшной хандры, которую приносит болезнь, – жалуется он в письме к Смирновой, – и ни души не было около меня в продолжение самых трудных минут, тогда как всякая душа человеческая была бы подарком». – «Болезненные состояния до такой степени были невыносимы, – говорит он в другом письме, – что повеситься или утопиться казалось как бы похожим на какое-то лекарство и облегчение». Страх смерти снова овладел им. Он чувствовал, мучительно чувствовал, что жизнь уходит от него, что он умирает, умирает, ничего не сделав великого, полезного! В последние годы он, по мере развития религиозного чувства, все более отрицательно относился к своим литературным произведениям. В письмах к Смирновой он высказывал желание, чтобы все экземпляры его сочинений сгорели; он говорил, что натворил в них много глупостей, что не любит их, особенно первого тома «Мертвых душ». Все они писались под наитием непосредственного творчества, без серьезно задуманной цели поучать. Перед ним лежал почти готовый, хотя еще в рукописи, второй том «Мертвых душ», каждая строка, каждый характер которого были строго обдуманы, вымолены у Бога, но и он не удовлетворял автора, готовившегося предстать на суд Божий и отдать отчет в употреблении таланта, полученного от Бога. С тоской, с болью в сердце сжег он рукопись, принес ее в жертву Богу, и вдруг, как только сгорела рукопись, новое содержание ее представилось уму его «в очищенном, светлом виде, подобно фениксу из костра». Ему казалось, что теперь, наконец, он знает, как следует писать, чтобы «устремить все общество к прекрасному». А между тем, болезненные припадки продолжались, слабость, зябкость во всех членах, мучительная тоска не давала приняться за работу…

Во время одного из таких болезненных припадков ему пришло в голову, что, кроме печатных сочинений, польза которых казалась ему более чем сомнительной, он писал еще письма, и некоторые из них имели несомненно благотворное действие на тех, кому были адресованы. Что если собрать, издать их для всеобщего назидания? Благотворное влияние их распространится на сотни, на тысячи, на всю массу читающего люда… При том мистическом настроении, в каком находился в то время Гоголь, он принял эту мысль за внушение свыше. Как только силы позволили ему, он немедленно принялся за приведение ее в исполнение: он потребовал от знакомых те письма, которые считал наиболее подходящими к своей цели; некоторые из них он переделал, обработал некоторые ранее написанные статьи. Какое значение придавал он своему труду, видно из переписки его с Плетневым по поводу его издания в свет. «Наконец моя просьба! – пишет он, посылая ему первую тетрадь. – Ее ты должен выполнить, как наивернейший друг выполняет просьбу своего друга. Все свои дела в сторону и займись печатанием этой книги под заглавием: „Выборные места из переписки с друзьями“. Она нужна, слишком нужна всем; вот что покамест могу сказать, все прочее объяснит тебе сама книга».

В другом письме он говорит: «Ради Бога, употреби все силы и меры к скорейшему отпечатанью книги, это нужно, нужно и для меня, и для других, – словом, нужно для общего добра».