Мальчик с сердцем цвета индиго - Nilab Sadeqi
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иногда перед уходом домой Илан заходил на побережье смотреть на ночное море. В этот день после разговора с Рахамимом друзья вместе пошли к камням и долго сидели, молчаливо глядя в дальние просторы моря, которые скрывались в подол глубокой ночи. Дов вновь завел свой разговор о старом:
– Илан, ты так ничего и не рисовал с тех пор?
– Нет.
– Мне вот этот простор ночи над морем было бы здорово увидеть твоими глазами и твоей кистью. Этот черный фон прямо так, как ты любишь.
– Я больше не рисую, Дов. Ты же знаешь.
– Хилай знает, что ты рисовал раньше? Представь, ведь ты бы мог написать ее портрет.
– Нет. И знать ей это незачем. – Илан повернулся к другу, чтобы уловить его взгляд и отметить для себя, что тот все понял.
– Это твоя свобода, твой выбор. Пусть будет так, – заключил Дов, завершая сегодняшний разговор о свободе.
Друзья распрощались и разошлись по домам. Илан весь вечер не мог остановить этот зародыш мысли, который посеял в его голову друг. Ведь он смог бы прикоснуться своей кистью к самой первозданной красоте мира. «Написать ее портрет» – эти слова в голове так и не давали ему покоя, пока его не одолел крепкий сон, в котором он рисовал ее самыми яркими цветами на огромном холсте масляными красками без кистей. Он рисовал ее пальцами, а краски в руках ощущались терпкими, бархатистыми, теплыми и густыми. Мазки были огромные, и картина мало походила на нее, но он знал, что рисует именно свою свободу.
Глава 12
Осень шла медленным, неторопливым шагом и дарила жителям городка сладкие и уютные дни, свежие ранние вечера и краски в теплых оттенках меда и корицы. Хилай с мамой готовились к посту отца, который должен был проходить с 24-го по 30-й градус Скорпиона. Это был пост сожженного пути, с каждым днем которого Солнце сжигало по одному из грехов человека. Это были дни, посвященные семи демонам: осквернитель стихии Огня, осквернитель стихии Воздуха или Неба, осквернитель стихии Воды, осквернитель стихии Земли, осквернитель стихии Растений, осквернитель стихии Животных. Последний день, завершающий пост, был связан с осквернителем Человека. Эти дни Фаравиндад дочери с детства называл периодом выбора слова: мертвого слова или Благого. Это был пост очищения.
После поста в доме Хилай был очередной праздник, родители с Хилай зажгли 4 костра на территории их сада в очагах для огня. В этот вечер Илан выбрался из университета пораньше и приехал в гости к Хилай, когда ее родители уже покинули сад и ушли отдыхать в дом. Они нашли закрытый уголок сада, куда позвала его Хилай. Сидя на скамейке с красивой резьбой в восточном стиле, она рассказала ему, что сегодня у них праздник Великой Пустоты. Зажженные4 очага огня означают прошлое, настоящее, будущее и вечность. И тогда она повернулась к Илану и спросила игривым голосом и искрящимся взглядом:
– А который из этих огней означает твои чувства ко мне? – Она протянула последние нотки чуть дольше, чем положено, и повернулась к саду, который горел оранжевым заревом сквозь темноту ночи.
Потом она быстро остановила его ладонью, поднося на уровне лица, ниже середины носа.
– Нет, подожди, я же тебе не представила их. Ведь ты не знаешь, кого именно как зовут. – Она засмеялась и продолжила: – Итак, это господин Прошлое, вот тот – мосье Настоящее, этот слева – синьор Будущее, а вот эта самая жаркая и близкая к нам – госпожа Вечность! Что бы вы хотели выбрать из столь богатого предложения нашего магазина? – Она сменила голос на нарочито серьезный и грубоватый и смотрела проникающим во все недра души Илана взглядом.
– Я… Я выбираю никакой из них. Они прогорят, и их жар спадет. Скоро от них останутся только угли и зола. Мои чувства к тебе… они всегда со мной, и будут до той поры, пока бьется мое сердце. Надеюсь, что оно будет биться гораздо дольше, чем пламя этих очагов. Ну разве только… Если ты однажды сожжешь меня и я начисто выгорю, как эти мосье, синьор и господин. И стану вечной золой, а ты мои жалкие остатки рассеешь над Гангом. – Молодой человек шутливо говорил монотонным голосом древних философов и улыбался.
Хилай скрыла свой взгляд за занавесом пышных ресниц. Он указательный палец поставил под ее подбородок и поднял ее лицо, чтобы смотреть прямо в глаза. Тут они услышали голос Нандини, которая звала Хилай. Она быстро встала и шепотом сказала Илану, что пора идти, и убежала в сторону дома. Илан знал свой обратный путь через невысокий забор, и его ждали два с половиной часа дороги и вечность мечтаний до общежития.
Выходные, как и раньше, Илан проводил в магазине, все больше и чаще заменяя отца, вечера выходных встречался с Хилай и Довом. В воскресенье вечером на этой неделе, после встречи у огней, Илан после ужина зашел по обыкновению к Дову. На этот раз он задал Рахамиму вопрос про любовь, что он считает любовью. Родительскую любовь столь противоположную по содержанию он хорошо познал от своих родителей, любовь к природе, живому и человечеству он испытывал сам настолько сильно, что и прекрасно мог любого научить этому. Его интересовало, что есть в понимании дедушки любовь между влюбленными. Дов немного был смущен, но бесконечно рад, что друг поднял этот вопрос, ведь его самого волновали те же вопросы, но он никогда не смог бы себе позволить начать такой разговор со своими родными.
– Эх, молодежь! Вы так быстро выросли, что я сам не могу поверить, что пришло время уже с вами разговаривать на такие сложные темы. Но поймете ли вы ее, эту любовь? Сможете ли отличить ее оттенки и варианты? Не упустить настоящую? Мне вспомнились строчки из стиха некоего неизвестного поэта, которые читались еще моим дедом нам с братьями.
Что есть я – вопрос извечный:
Сладость, терпкость иль боль?
То забвение, то страх сердечный,
То счастья мир, то жгучая боль.
То строчкой, то длиною в путь млечный
Прихожу я и стучусь в дома и двери.
Кто откроет – приобретет покой вечный,
Кто пропустит – скитания от потери.
Являюсь всегда я ко всем едино:
К зеленым почкам и зрелым
