Смеющийся полицейский - Пер Валё

Мартин Бек обратился к Рённу.

— А ты как считаешь? Ты ведь там был.

— Ну, — сказал Рённ, — я считаю, что он понял вопросы и пытался ответить.

— Ну и?

— И на первый вопрос он ответил отрицательно, например, «не знаю» или «я не узнал его».

— Черт его знает, как ты сумел догадаться о таком ответе по этому «днрк», — изумленно сказал Гюнвальд Ларссон.

Рённ покраснел и неуверенно заерзал.

— Да, — сказал Мартин Бек, — почему ты пришел к подобному выводу?

— Не знаю, — ответил Рённ. — У меня сложилось такое впечатление.

— Ага, — произнес Гюнвальд Ларссон. — И что же дальше?

— На второй вопрос он четко ответил: «Акальсон».

— Да, — сказал Колльберг. — Я это слышал. Но что он имел в виду?

Мартин Бек кончиками пальцев массировал лоб у корней волос.

— Акальсон, — задумчиво произнес он, — или, возможно, Якобсон.

— Он сказал: «Акальсон», — уперся Рённ.

— Верно, — согласился Колльберг, — но такой фамилии не существует.

— Нужно проверить, — сказал Меландер. — Может, такая фамилия существует. А теперь…

— Ну?

— Теперь мы, полагаю, должны передать ленту специалистам. Если наша лаборатория не справится, нужно будет обратиться на радио. Там у звукооператоров аппаратура получше. Они могут разделить звуки на ленте, проверить ее на разных скоростях.

— Согласен, — сказал Мартин Бек, — это хорошая мысль.

— Только сперва сотрите этого Улльхольма, — сказал Гюнвальд Ларссон, — а то выставим себя на всеобщее посмешище. — Он огляделся по сторонам. — А где этот желторотый Монссон?

— Наверное, заблудился, — ответил Колльберг. — Все же надо было объяснить ему, как туда добраться. — Он тяжело вздохнул.

Вошел Эк, в задумчивости поглаживая свои серебристые волосы.

— Что там еще? — спросил Мартин Бек.

— Газеты жалуются, что не получили фотографии того мужчины, которого до сих пор не опознали.

— Ты ведь сам знаешь, как он выглядел на этой фотографии, — сказал Колльберг.

— Да, но…

— Погоди, — перебил его Меландер. — Можно дать описание. Возраст тридцать пять-сорок лет, рост метр семьдесят один, вес шестьдесят девять килограммов, сорок второй размер обуви, глаза карие, шатен. Имеется шрам после удаления аппендикса. Темные волосы на груди и животе. Старый шрам на стопе. Зубы… нет, об этом лучше не упоминать.

— Я отправлю им это, — выходя сказал Эк.

Примерно минуту все молчали.

— Фредрику удалось кое-что установить, — наконец сказал Колльберг. — Оказывается, Стенстрём уже сидел в автобусе, когда проезжал по Юргордсброн. Следовательно, он ехал из Юргордена.

— За каким чертом его туда понесло? — удивился Гюнвальд Ларссон. — Вечером? В такую погоду?

— Я тоже кое-что выяснил, — сказал Мартин Бек. — Вероятнее всего, он не был знаком с той медсестрой.

— Это точно? — спросил Колльберг.

— Нет.

— На Юргордсброн он был один, — добавил Меландер.

— Рённ тоже кое-что установил, — сказал Гюнвальд Ларссон.

— Что именно?

— То, что «днрк» означает «я не узнал его», я уже не говорю о человеке по фамилии Акальсон…

Это было все, что удалось установить в среду, пятнадцатого ноября.

Шел снег. Падали большие мокрые хлопья. Уже было совершенно темно.

Конечно, фамилии Акальсон нет. По крайней мере, в Швеции.

В четверг им вообще ничего не удалось установить.

В четверг вечером, когда Колльберг вернулся к себе домой на Паландергатан, было уже больше одиннадцати. Жена читала, сидя у торшера. На ней был коротенький халатик, она устроилась в кресле, поджав под себя ноги.

— Привет, — поздоровался Колльберг, — Ну, как там твои курсы испанского?

— Естественно, никак. Даже смешно представить себе, что вообще можно чем-то заниматься, будучи женой полицейского.

Колльберг нс ответил. Он быстро разделся и отправился в ванную. Побрился, принял душ, долго обливался водой, надеясь, что разъяренный сосед не позвонит в полицию и не обвинит его в том, что, пустив воду, он нарушил ночную тишину. Потом он надел купальный халат, пошел в комнату и, усевшись напротив жены, принялся задумчиво смотреть на нее.

— Давненько я тебя не видела, — сказала она, не поднимая глаз от книжки. — Как там у вас дела?

— Паршиво.

— Жаль. Просто не верится, что в центре города в автобусе кто-то может застрелить несколько человек, просто так, без всякой причины. А в это время полиция не находит ничего лучше, как устраивать глупейшие облавы. Это просто удивительно.

— Да, — согласился Колльберг. — Это в самом деле удивительно.

— Кроме тебя, есть еще хотя бы один человек, который тридцать шесть часов не был дома?

— Возможно, есть.

Она продолжала читать, а он молча сидел минут десять, может быть, даже пятнадцать, не сводя с нее глаз.

— Что это ты так на меня уставился? — спросила она, по-прежнему не глядя на него, но в голосе у нее появились веселые нотки.

Колльберг не ответил, и со стороны казалось, что она целиком погрузилась в чтение. Она была темноволосая и кареглазая, с правильными чертами лица и густыми бровями. Она была на четырнадцать лет моложе него, недавно ей исполнилось двадцать девять, и она, как и всегда, казалась ему очень красивой. Наконец он сказал:

— Гюн?

Впервые с того момента, как он вошел в дом, она посмотрела на него, со слабой улыбкой и бесстыдным чувственным блеском в глазах.

— Да?

— Встань.

— Пожалуйста.

Она загнула уголок страницы, до которой успела дочитать, закрыла книгу и положила ее на подлокотник кресла. Поднялась и встала перед ним, не сводя с него взгляда, опустив руки и широко расставив босые ноги.

— Отвратительно, — сказал он.

— Что отвратительно? Я?

— Нет. Отвратительно, когда загибают страницы книги.

— Это моя книга, — сказала она. — Я купила ее за свои собственные деньги.

— Разденься.

Она подняла руку к воротнику и начала расстегивать пуговицы, медленно, одну за другой. По-прежнему не отводя от него взгляда, она распахнула легкий халатик и сбросила его на пол.

— Повернись, — сказал он.

Она повернулась к нему спиной.

— Ты красивая.

— Благодарю. Мне так стоять?

— Нет. Спереди ты лучше.

— Неужели?

Она повернулась кругом и посмотрела на него с тем же самым вызывающим выражением лица.

— А на руках ты умеешь стоять?

— Во всяком случае умела до того, как с тобой познакомилась. Потом в этом уже не было необходимости. Попробовать?

— Не нужно.

— Но я могу это сделать.

Она подошла к стене, наклонилась и встала на руки, головой вниз. Внешне без всякого труда. Колльберг с интересом глядел на нее.

— Мне так стоять? — спросила она.

— Нет, не нужно.

— Но я охотно буду стоять, если это тебя развлекает. Если я потеряю сознание, прикрой меня чем-нибудь. Набрось на меня что-нибудь сверху.

— Нет, не нужно, встань.

Она ловко встала на ноги и бросила на него взгляд через плечо.

— А если бы я сфотографировал тебя в таком виде, — спросил он; — что ты на это сказала бы?

— Что ты подразумеваешь под словами «в таком виде»? Голую?

— Да.

— Вверх ногами?

— Предположим.

— У тебя ведь нет фотоаппарата.

— Действительно, нет. Однако это неважно.

— Конечно можешь, если у тебя есть такое желание. Ты можешь делать со мной все, что тебе заблагорассудится. Я ведь уже сказала тебе это два года назад.

Он не ответил. А она по-прежнему стояла у стены.

— А что ты сделал бы с этими фотографиями?

— Вот в этом-то все и дело.

Она подошла к нему и сказала:

— Теперь, по-моему, самое время спросить, зачем, собственно, тебе все это нужно. Если ты хочешь переспать со мной, то у нас ведь есть прекрасная кровать, а если она тебя уже не устраивает, то диван тоже замечательный. Мягкий и пушистый. Я сама его сделала.

— У Стенстрёма в письменном столе была целая кипа таких фотографий.

— На работе?

— Да.

— Чьих?

— Его девушки.

— Осы?

— Да.

— Наверное, это было не слишком приятное зрелище?

— Ну, я бы не сказал.

Она нахмурила брови.

— Вопрос в том, зачем они понадобились, — сказал Колльберг.

— Разве это имеет какое-нибудь значение?

— Не знаю. Но я не могу это объяснить.

— Может, ему просто нравилось разглядывать их.

— Мартин тоже так говорит.

— По-моему, гораздо благоразумнее было бы иногда приезжать домой и смотреть живьем.

— Мартин тоже не всегда проявляет благоразумие. Например, он беспокоится о нас с тобой. По нему это видно.

— О нас? Почему?

— Наверное, потому, что тогда, в пятницу вечером, я вышел один.

— А он что, никогда не выходит из дому без жены?

— Тут что-то не так, — сказал Колльберг. — Со Стенстрёмом и теми фотографиями.

— Почему? У мужчин бывают разные причуды. Она хорошо выглядела на тех фотографиях?

— Да.