Амели без мелодрам - Барбара Константин

Поразмыслив, он припомнил, что в тот день не взял с собой очки. Значит, мог и ошибиться. Точно мог.

36

Большой нос

Клара положила Леона в корзинку. Ну не может она называть котенка Леоной. Ведь у Жорж Санд было мужское имя? Почему же кошку не называть Леоном?

Она поскреблась в спальню Амели.

— Входи, милая.

— Можно я посплю с тобой?

Амели улыбнулась, и Клара забралась к ней под пуховое одеяло.

— Знаешь, я завтра позвоню Антуану и скажу, что будет лучше, если Леон останется Леоном. Как Жорж Санд… ну, котенок-девочка будет носить имя, как у мальчика, понимаешь? Как думаешь, он согласится?

— Да, я уверена.

— А когда завтра приедет Белло?

— Он сказал, что ближе к полудню. Значит, не раньше, чем после обеда…

— Ага. Как всегда.

И обе засмеялись.

Амели погасила свет. И как только стало темно, Клара зашептала:

— Ты позволишь Леону спать в твоей комнате, когда я уеду?

— Конечно.

Клара выдержала паузу и спросила:

— Амели, а как ты думаешь, я хорошенькая?

— Да, очень.

— А если бы у меня нос был поменьше? Было бы лучше, да?

— Ни капельки.

— А другим что нравится?

— По-разному. Но знаешь, не надо уделять слишком много внимания мнению других.

— Антуан говорит, что я красивая.

— Он замечательный мальчик!

— А в чем разница: хорошенькая и красивая?

— Понимаешь, быть хорошенькой легко. Для этого ничего не надо делать, просто пользоваться тем, что тебе дано, и все.

Прежде чем продолжить, Амели собирается с духом…

— А красота немного похожа на сад. Для того чтобы он давала цветы и плоды, надо работать, посеять семена, подкинуть навоза под розовые кусты…

— А-а-а… Ну да…

— Ладно, надо спать.

— Хорошо.

Клара напевает: «Buenas noches abuelita, mi tan querida mamita, guapita Mélie…»

Амели счастлива. Она все поняла.

«Спокойной ночи, бабулечка, моя милая бабулечка Амели…»

Для Амели эти слова — как стихи. И, прежде чем окончательно погрузиться в сон, Клара прошептала:

— Я уверена, что ты сказала бы то же самое, если бы у меня нос был маленький…

— Конечно, мой ангел. Но нам повезло, лично я предпочитаю большие носы…

— А…

И Клара уснула, улыбаясь…

37

Мои дорогие

Белло явился ближе к вечеру. В семиместном автомобиле. Места как раз хватало для всей его небольшой команды. Два сиденья занимал контрабас, остальные предназначались для троих крестников, его самого и его подружки Мэгги, с которой он познакомился несколько дней назад. Они ехали на трехдневный фестиваль в живописную средневековую деревню. Белло воспользовался случаем, чтобы устроить детям несколько дней каникул.

Белло очень серьезно относился к роли крестного.

Было уже поздно, времени оставалось в обрез. Клара быстро чмокнула Амели, и они тронулись в путь.

Когда они проезжали мимо дома престарелых, Клара попросила Белло на минутку остановиться. Уже несколько дней от Марселя нет никаких известий. И ей хотелось узнать, все ли в порядке. У входа Пепе объяснил ей, каким условным стуком надо постучать: тук… тук-тук. Espéra, у otra vez[20]: тук… тук-тук.

Услышав уже второй раз за сегодня условный стук, означающий неотложное дело, Марсель встревожился и сразу открыл дверь. Он очень удивился, увидев Клару. Она ему сообщила, что уезжает на несколько дней. Значит, Амели остается одна.

— В общем, если ты эти три дня сможешь ее навещать, будет здорово. Ладно, Марсель?

Он проворчал, мол, так и быть, посмотрим, и Клара повисла у него на шее.

— Спасибо, Марсель. Я знала, что на тебя можно положиться! А через три дня увидимся. Повеселитесь как следует, мои дорогие!

И она умчалась.

А Марсель остался на пороге.

В недоумении…

«Мои дорогие»?..

38

Наконец

Амели вернулась домой. Она припарковала мопед и опустила центральную подпорку. Шел мелкий колючий дождь. Плащ не помог: Амели промокла насквозь. К дому она бежала бегом. Входя, она заметила прислоненный к большой липе велосипед. А рядом в шезлонге растянулся Марсель. Похоже, он спал. Амели подошла поближе. Он не шевелился. Амели протянула руку и потрогала его. Одежда на нем промокла. Она сразу испугалась. Принялась трясти его, хлопать по щекам, закричала:

— Марсель, вставай! Не лежи так! Ты меня слышишь?!

Он вздрогнул и проснулся.

— Да ты совсем спятил! Что ты тут делаешь, под дождем?

Он не отвечал, только дрожал. Она помогла ему встать и потащила в дом.

Там она быстро его раздела и принялась растирать, чтобы согреть.

Теперь у обоих порозовели щеки. Тепло печки и рюмочка ратафии сделали свое дело. И они без всякой причины расхохотались. Ох, ну и идиоты же они!

Стемнело. Они сели ужинать.

А потом она помогла ему натянуть нижнюю рубаху, которая уже высохла. Амели снова заметила татуировку у него на груди. Когда она попросила рассказать, что это, он напустил на себя таинственный вид.

Было уже поздно. Они пошли укладываться спать.

Амели задержалась у двери Марселя, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Он помялся, потом все-таки окликнул:

— Амели?

Она просунула голову в дверь:

— Что?

— Может, поболтаем еще немножко?

На этот раз она замялась.

— Ну ладно… Если хочешь…

Она вошла. Присела на край постели.

Они улыбнулись друг другу.

Оба не знали, с чего начать, и молчали.

Тут Марсель сказал:

— Сходи-ка за очками, Амели. Хочу, чтобы ты мне кое-что прочла.

Теперь, склонившись над ним, она с трудом разобрала, что вытатуировано у него на груди.

Внутри сердечка.

Тушь совсем выцвела.

— Me… ли… на в… всю… жиз… нь. Амели на всю жизнь. Амели? Не может быть! Ты никогда не рассказывал, что был знаком еще с какой-то Амели!

— Да нет…

— Что — да нет?

— Не знал я никакой другой.

— Значит…

— Так уж получилось…

— И давно у тебя эта татуировка?

— Пятьдесят семь лет.

— Когда же ты ее сделал?

— Когда служил в армии.

— Значит… тебе был двадцать один год…

— Да. А тебе почти шестнадцать…

Ну вот. Она наконец поняла.

— Ты никогда не говорил мне, Марсель…

— Да…

— Но почему?

— Из-за Фернана…

— Он знал?

— Не знаю.

— Не говори глупостей. Знал наверняка.

— Он был влюблен.

— Но ты влюбился первым!

— Не знаю… Это было давно…

— Тебе надо было написать мне, мы бы встретились, ты бы мне сказал…

— А что бы это изменило?

Она вскочила. В горле стоял комок.

— Ты, наверное, очень страдал. А твоя жена? Андре? Татуировка с именем другой женщины, наверное, ей…

— Она ее не видела. У нас не сложилось. Наперед не угадаешь. Но в моей жизни были другие женщины. Много женщин. Я любил, и меня любили. Вот только моей настоящей большой любовью всегда была… ты. А ты ничего не знала. Вот и все.

Она прижалась к нему.

Впервые в жизни она целует его грудь, там, где сердце, в татуированное сердечко.

А он гладит ее по волосам и прижимает к татуированному сердцу.

— Но почему… только сейчас?

— Надо быть круглым дураком, чтобы помереть, так ничего тебе и не сказав.

39

Кровать Амели

Наутро кровать Амели могла бы рассказать, что…

…Луна стояла высоко, она уже освещала мои ножки, когда Амели вернулась в свою спальню. Она потянулась и залезла ко мне под простыни, как всегда удовлетворенно вздыхая. Но я сразу почувствовала, что что-то происходит. Она казалась более легкой. А главное, несмотря на поздний час, ей совсем не хотелось спать. Эта новость не давала мне покоя, как блоха в ухе (то есть в подушке. Разумеется, я шучу…). Что-то назревало… И правда, спустя несколько минут в комнату вошел мужчина. Сердце Амели заколотилось. Я его удары даже сеткой ощущала. Мужчина подошел и улегся рядом с Амели. Его сердце тоже стучало в бешеном ритме. Некоторое время они не шевелились и ничего не говорили, только их сердца колотились. А потом Амели прошептала его имя: «Марсель». Что до меня, то я знала только одного мужчину, и его звали Фернан. Так что мне это показалось странным. Тем более после стольких лет… Я уже успела привыкнуть к одиночеству Амели. К ней, правда, заглядывала Клара. Маленький ангел! Легкая как перышко! А тут вдруг — чужак! После стольких лет я имела право высказаться! Первое изумление прошло, и я приготовилась… Как только он пошевелился, я заскрипела. Так, чуть-чуть. Из принципа. С годами становишься чувствительной… Особенно в постельных делах… Не знаю, чем это объясняется… Но уж что есть, то есть… Во всяком случае, мой скрип рассмешил их. И мне это понравилось.