Поиск-86: Приключения. Фантастика - Эрнст Бутин

Долго и терпеливо выжидал Антошка. Затаился в кустах, умоляя Нум Торыма, чтобы тот хоть ненадолго оставил Арчева одного. С двумя не справиться… Глотая слезы, кусая кулак, сжимающий нож, смотрел Антошка, как привязывали Ермейку к сосне, как хлестал его бородатый шомполом, и не кинулся на мучителя — сдержал себя… Когда запылал кул хот, Антошке подумалось горестно, что вот как, оказывается, суждено уйти в нижний мир его родным — через огонь, но мысль эта смялась другой — светло стало! Теперь трудней будет незаметно подкрасться. Антошка задыхался от слез, изгрыз в кровь кулак, наблюдая, как истязают Ермейку, но не шелохнулся — ждал, ждал… И вот наконец-то Арчев остался один — бородатый пошел с ведром к реке. Антошка выскочил из кустов, бросился, едва касаясь земли ступнями, к главному убийце…

— Смотри-ка, какой отчаянный. А злой-то, злой… — Арчев, посмеиваясь, легонько надавил на горло Антошке. — Отдохни немного, успокойся…

Что-то сильно дернуло за воротник, отшвырнуло. Арчев крутнулся на спину, рванулся, чтобы вскочить. И застыл — кольцом вокруг ноги, в обмотках, в разбитых армейских ботинках, в стоптанных сапогах, винтовки, направленные прямо в глаза.

— Бросьте оружие! — потребовал властный голос. — И встаньте.

Арчев медленно повернул голову к приказавшему — кожаная потертая тужурка, кожаная фуражка со звездочкой, низко надвинутая на лоб, жесткое худое лицо — Фролов! Из губчека. Начальник отдела по борьбе с терроризмом и политическим бандитизмом.

— Лихо сработано, — Арчев отбросил револьвер.

Тяжело встал, тяжело поднял руки, когда парень в провонявшем мазутом бушлате мастерового, сорвав с него пояс Еремея и передав Фролову, принялся ощупывать. Арчев зыркнул по сторонам, понял: не убежать — по всему стойбищу рыскали в бликах догорающего сарая безмолвные, а оттого казавшиеся особенно зловещими чоновцы. Двое скрылись в избушке, один нес из зарослей вещмешки, еще двое поднимали ошеломленного проводничонка, трое осторожно отвязывали от дерева Еремея, четверо вели от реки Парамонова. Поставили его перед Фроловым. Тот, с любопытством рассматривавший орнамент на сумке-качине, поднял голову.

— Твоя работа? — спросил хмуро и показал на Еремея.

— Дык… — Парамонов вильнул взглядом в сторону Арчева. — Их вот благородие приказали, — и, сделав скорбное лицо, вздохнул подчеркнуто громко.

— Расстрелять, — не повышая голоса, приказал Фролов.

Парамонов то ли не расслышал, то ли не понял, гулко сглотнул слюну, коротко, словно одобряя, кивнул. Но когда его подвели к яме, когда повернули к ней спиной, а конвоиры встали напротив, всполошился.

— За что?!. Погодь, погодь, братцы!.. — Парамонов протянул к чоновцам руки. — А ежели наши вас споймают да к яме… рази это по совести будет, а?! Ведь вы тоже приказ сполняете. И я сполнял! За приказ пущай командиры отвечают…

— За участие в контрреволюционном мятеже, за изуверство… — начал негромко Фролов.

— Не стреляйте, окститесь! — взвыл Парамонов и рухнул на колени. — Ведь не помер же парнишка… Оне, дикие-то, живучи. Гляньте — жив шаманенок, жив!..

Мотнул головой в сторону Еремея и за это короткое мгновение успел увидеть такие страшные, такие беспощадные глаза только что очнувшегося мальчика, что, вздрогнув, сжался.

— …именем народа, именем рабоче-крестьянской республики!..

— Господи-и-и! — Парамонов задрал к небу бороду, вскинул руки. — К тебе иду, прими раба твово верного!

Громыхнул залп. Парамонов дернулся вперед, скрючился, заваливаясь набок, и тело его скользнуло в яму.

Еремей торжествующе вскрикнул и начал опять оседать — потерял сознание. Бойцы подхватили его на руки и, предупреждающе посматривая друг на друга: не оступись, мол, — понесли к реке, где сразу же после залпа выплыл с низовьев пароход. Антошка, заглядывая Еремею в лицо, семенил рядом, но около шлюпок, которые уже перегнали к отмели, развернулся, кинулся назад. Чуть не налетел на Арчева.

— Что же вы со мной медлите? — насмешливо спросил Арчев, глядя вслед проводничонку, юркнувшему в избушку. Перевел взгляд на чоновцев, засыпавших яму. — Или меня хоронить не будете? Медведям на лакомство?

— Вас тоже расстреляем, — пообещал Фролов. — Только позднее, вместе с другими главарями. После показательного процесса… Где еще ваши?

— Там, — Арчев кивнул на догорающий сарай и увидел краем глаза, что за спиной только один чоновец. Мелькнуло: прыжок назад, удар, рывок в кусты, а там… выручай ночь, тайга да быстрые ноги! Но тут же трезво спросил себя: а дальше? Ободранный, голодный, околевает где-то под деревом — убежал!..

— Чего башкой вертишь?! — боец ткнул дулом винтовки в спину. — Не удерешь, не мечтай.

— Дум спиро, сперо[10], — огрызнулся Арчев.

— Чего? Я тебе покажу Спирю! — Боец щелкнул затвором. — Никакой Спиря тебе не поможет… А ну шагай к реке!

Услыхав про «Спирю», Арчев вспомнил и про Спирькину карту, и про… Кто знает, может, еще не все потеряно — ведь Еремейка, пусть и в бессознании, сломался, бормотал: «Покажу сорни най, покажу!..» Значит, не такой уж и кремень, значит, есть надежда выведать тайну, значит… Нет, не все потеряно!

Арчев усаживался в шлюпку, когда примчался запыхавшийся Антошка и принялся совать чоновцам два туеска.

— Вот, вочирем, меми пупи ингк!..[11] Ермейку мазать надо! — Забросил руки за спину, показывая, что надо натирать, даже зажмурился, изображая блаженство. — Ермейка хорошо будет!

Фролов подхватил его под мышки, поднял, усадил рядом.

— Поехали с нами? — Наклонился к мальчику. — Станешь за другом — или кто он тебе, брат? — ухаживать? Не оставлять же тебя тут одного!..

Антошка закивал, соглашаясь.

— Ну вот и хорошо… Кстати, как тебя звать-то?

— Антошка Сардаков, — скороговоркой отозвался мальчик; показал на названого брата. — А он — Ермей Сатар! Его дед — Большой Ефрем-ики.

— Внук Ефрема Сатарова? — Фролов удивленно посмотрел на Еремея, потом, раздумчиво, на Арчева. И приказал бойцам в лодке: — Гребите! У мальчика может начаться антонов огонь.

Услыхав упоминание своего имени, да еще со словом «огонь», Антошка оглянулся — берег удалялся: маленькими выглядели уже и вторая русская лодка, и куча углей на месте сарая, и даже избушка тулых хот, похожая на сгорбленную старуху с открытым ртом-дверью; почудилось даже, будто с берега донесся слабый крик — зов вернуться. У Антошки защекотало в носу, защипало глаза. Он поспешно отвернулся — и вздрогнул: черной стеной вырос совсем рядом пароход.