Книга страха - Юлия Остапенко

— Великобритании? — с изумлением посмотрев на него, спросила Эми.

Глен расхохотался:

— Круче, малышка! Королева мыла и стирального порошка. Адель Симмонс. Её компания стоит дороже Великобритании, Шотландии и Уэльса, вместе взятых. Каждый раз, когда ты моешь голову, она получает с этого доллар.

— Она очень себя ценит, да?

— Ещё бы. Держись лучше от неё подальше, а то заморозит.

Эми кивнула, принимая совет. Она, впрочем, и до того не собиралась подходить — с первого взгляда было ясно, что Адель Симмонс из тех людей, кто считает ничтожными червями всех существ, не обладающих годовым доходом, сопоставимым с их собственным. Эми смотрела с минуту, как её величество снисходительно качает полями шляпы в направлении очередного почитателя, и отвернулась, окончательно потеряв к происходящему интерес.

Не похоже было, что ей удастся незаметно сбежать до того, как гости начнут расходиться. Было уже далеко за полночь; и в зале, крытом огромной стеклянной крышей, становилось жарко и душно. По периметру крыши шла открытая терраса, под которой разверзались мили и мили ночного Манхэттена. Эми поставила бокал с недопитым шампанским на столик и вышла на террасу, беззвучно прикрыв за собой стеклянную дверь.

Порыв холодного ночного ветра рванул её шаль, и Эми, инстинктивно ухватив руками шёлковые кисти, порадовалась, что взяла её с собой. Стояло лето, однако ночь выдалась зябкой и пасмурной — чёрное беззвёздное небо казалось пустым, и единственным источником света был город, залитый огнями, волнами расходящимися от ног Эми до самого горизонта.

— Отвратительная ночь.

Широкие поля с короткой сеткой вуали качнулись рядом с её головой, и Эми слегка вздрогнула. Надо же, она не думала, что эта женщина так высока ростом. Морщинистая белая рука с мутно поблескивающими на пальцах бриллиантами поднялась к губам и прихватила сигару твёрдым и жёстким движением. Потом плотно сжатые губы разомкнулись, и из них вылетело облачко дыма.

— Отвратительная, — повторила Адель Симмонс, глядя на океан огней. — Ни звёздочки на небе. Сплошной неон. Если бы всё это разом погасло, мы бы остались в кромешной темноте. Но и тот свет, что мы видим, — он лишь потому, что ребята на электростанции добросовестно отрабатывают смену Всё делают люди, всё подгоняют под себя. Ничего настоящего в этом мире уже не осталось.

Голос у неё был низкий и хрипловатый — сложно было судить, от природы или потому, что она слишком злоупотребляет кубинскими сигарами. Но было что-то в этом голосе, от чего Эми с лёгкостью представила себе, как тридцать лет назад мужчины падали перед этой женщиной на колени, а может быть, падают и до сих пор.

Хотя ведь перед Эмили Роуз они падали тоже — после того, как били её кулаком по лицу.

За ещё одним серым облачком последовал лёгкий вздох, после чего Адель Симмонс, королева мыла и стирального порошка, повернула к Эми голову и посмотрела ей в глаза — прямым, пронзительным взглядом из-под вуали. Глаза у неё были чёрные и блестящие, и это был не тот неживой лаковый блеск, которым отливали взгляды финансовых воротил в этом лучшем городе на земле.

— Я Адель Симмонс, — сказала женщина. — Это, я думаю, вам уже сказали. А вот вас мне назвали как Эмили Роуз, но это слишком нелепое имя, чтобы быть настоящим. Как вас на самом деле зовут, моя дорогая?

В обращении, в тоне, в самих словах не было ни фамильярности, ни презрения. Быть может, поэтому Эми ответила сразу:

— Эми Завацки.

— Так-то лучше, — кивнула её собеседница и, затушив сигару, протянула Эми руку.

Эми нерешительно взяла её, пожала и хотела отпустить — но крепкие, цепкие пальцы, прохладные от множества колец, не разжались и не отпустили её. Эми вздрогнула, внезапно почувствовав страх, и попыталась высвободиться. Адель Симмонс держала её руку в своей ещё несколько секунд, словно рыболов, наслаждающийся видом форели, тщетно рвущейся с крючка. Потом отпустила и сказала как ни в чём не бывало:

— Чудовищно скучная вечеринка, не правда ли?

— Н-не знаю, — пробормотала Эми, инстинктивно сжимая пальцами руку, только что вырванную из плена. — Я никого не знаю здесь, кроме Глена… Глена Шеппарда.

— Глен? Что у вас общего с этим пустозвоном? А впрочем, не отвечайте. — Женщина презрительно усмехнулась. — Догадаюсь сама. Он ваш единственный друг.

Эми открыла рот — и закрыла, ничего не сказав. Тонкие, безупречно подведённые тёмным карандашом губы изогнулись в подобии улыбки.

— Что, и эту дурочку Дженни Дэвор вы не знаете?

— Нет.

— Немного потеряли. Надеюсь, вы не читали её книгу?

— Нет, я…

— И не читайте. Это просто смешно, тем смешнее, что там нет ни одного слова, написанного этой писклявой дурёхой. Всё это сварганили те писаки, что сейчас околачиваются вокруг неё, а она раздаривает им автографы — на той самой книге, за написание которой сама же им заплатила. И хоть бы знала, к кому обратиться, так нет, выбрала в литературные негры профанов… Это смешно, вы так не считаете?

— Не знаю, — в третий раз сказала Эми. — Простите, миссис Симмонс…

— Боже упаси, моя дорогая. Мисс Симмонс. Я была замужем четыре раза, но в конце концов вернула себе девичью фамилию, потому что тогда-то всё и началось. Не надо отрекаться от прежних себя, от тех, кем мы были, что бы ни случилось. Потому что зачастую жизнь доказывает нам, что именно тогда мы были подлинны.

«Чего она от меня хочет?» — подумала Эми. Удивление, неловкость, тревога и безотчётный страх продолжали нарастать в ней. Не надо продолжать этот разговор, шепнула ей маленькая Эми Завацки. Извинись, скажи, что замёрзла, и уходи, уходи совсем, уходи домой. Пока ещё не стало слишком поздно…

Но уже было поздно, и очень давно. Поэтому Эми осталась и сказала:

— Мисс Симмонс. Простите, но я совсем ничего не понимаю ни в книгах, ни в театре, ни в…

— Ни в стиральном порошке, вы хотели сказать? — перебила её та и заливисто расхохоталась. Эми смотрела на неё в изумлении. — Бросьте, я знаю, кто вы. Вы шьёте одежду для женщин, таких же нищих и жалких, какой были вы сами. И вы как никто знаете, что одежда ничего не меняет. А такая дешёвая, как та, которую шьете вы, — она не согреет даже. Это видимость. В глубине души вы так и остались тем, чем вы были. Вы то, что вы есть.

— Мисс Симмонс, я…

— У тебя ведь тоже есть записная книжка, да, детка?

Эми задохнулась и умолкла. Нет, она не… что она сейчас спросила? О чём? Она ведь не… не может знать?..

Адель Симмонс чуть откинула голову и посмотрела на Эми Завацки из-под вуали. Теперь Эми увидела, каким морщинистым было её лицо и какой гладкой, глянцевой оставалась кожа между морщинами. Некстати всплыла память о фотографии, за которую получил премию Люк Грендл: старая женщина, кормящая голубей. Я смотрю на себя, снова, как тогда, подумала Эми. Я опять смотрю на себя, на ту, кем я могу… могла бы стать.